Чтобы немного расслабиться, я решила нанести визит мадам Ревон, но и здесь мне пришлось пережить не менее ужасные мгновения.
Высокопарно выражаясь, я пришла искать утешение в заботах о старости, чтобы избежать волнений молодости. А дело все в том, что вчера ко мне наведался инспектор из государственного казначейства. Он предупредил, что подходит срок заполнения налоговой декларации, и агрессивно задал несколько вопросов насчет моих доходов за три последних года.
– Какую сумму вы задекларировали?
– Ту, что получила, это должно быть отмечено в документах, – ответила я.
На самом деле я не помню, сколько получила денег в виде дохода, вероятно, достаточно, чтобы нормально жить, не заботясь о том, сколько там у меня на счету. Это и есть право на забвение цифр. Это я ему и сказала. А так как мой ответ ему явно не понравился, я нанесла ему удар, полностью соответствующий моему стилю мышления:
– Месье, я никогда не обманываю! И это с моей стороны не гражданская доблесть, к счастью я далека от этого, так как ненавижу пошлые добродетели, о которых много говорят, но которые редко претворяют в жизнь. И мой здравый смысл отговаривает меня от длительных отношений с лицами, которых я осуждаю за привычку врать, хотя осуждаю я их, несомненно, напрасно.
Он почему-то решил, что я разговариваю с ним свысока, и изъявил желание проверить мои бумаги, но что я ему сказала, что он всегда может это сделать. Потом я добавила, что хоть я и считаю себя неспособной ни к каким расчетам, но я должна хорошо понимать, как ведутся сделки, поэтому предпочитаю проверить свои бумаги сама.
В предвкушении невыразимого счастья завтрашнего свидания с Незнакомцем с площади Вогезов, я предложила ему заплатить в течение ближайших двадцати четырех часов ту сумму, которую он укажет. Иногда очень трудно понять намерения Всевышнего, но в данном случае любую цену я нашла бы совершенно правильной. Он покрылся пятнами и ушел не попрощавшись.
Но все это я даже не успела изложить мадам Ревон, так как она сразу же заявила мне, качая головой:
– Нет, вы знаете, я больше не могу вас поддерживать.
«Поддерживать» – это, конечно, преувеличение, но она явно дала понять, что собирается перейти от нейтралитета к враждебности.
Я вошла в комнату и села на диван, хотя она мне не предлагала, и Селестин тут же подошел показать мне свои зубы. Думаю, он принял меня за дантиста, а может, вознамерился укусить, хотя его крохотная пасть раскрывалась максимум на два сантиметра. Чтобы приободрить Селестина, я предложила ему пойти почистить зубки, но мадам Ревон даже не улыбнулась. Она сказала: «Проблемы множатся, и это становится нестерпимым!» – и я спросила какие. Но мадам Ревон, будучи старой, наверное, забыла какие. Она вдруг стала грызть ноготь указательного пальца, а ее глаза в это время искали признак стены, а может, и горшка. Потом она встала, чтобы что-то посмотреть среди своих безделушек, потом снова села, а я жестко произнесла: «Я жду…» У нее был совершенно потерянный вид, и я почувствовала себя чудовищем.
Чтобы помочь ей, я рассказала о том, что сделал Туа… ну, частично, – чтобы она больше не грустила из-за проблем с памятью. Я умолчала про очень большие тумбы на улице, которые он сломал, про углубления на нашем газоне из-за копытцев Туа, а также про дверь подъезда со следами ударов его лба и копыт (это она, наверное, видела).
– И вы знаете, оказывается, барашки любят резину… – радостно произнесла я.
И тут она встрепенулась:
– А шина мадам Симон, разве это не скандал?
– Не знаю, как насчет шины, но то, что мадам Симон устроила скандал на пустом месте, очевидно…
Увы, я не успела развить эту тему, так как мадам Ревон оклемалась и обнаружила память слона. Видеть ее гнев для меня было некоторым удовольствием – разве плохо, когда человек просыпается? – но все хорошее имеет свойство заканчиваться.
Я уже собиралась уходить, когда она мрачно сказала:
– Мой Селестин умирает от страха из-за этого барана! Да и я не осмеливаюсь больше спускаться вниз!
Таким образом, я приняла на себя самое большое обязательство в жизни: отныне я должна была выходить во двор с Селестином в руках, чтобы он прогулялся. Эта глупость продолжалась пятнадцать дней, до того момента, пока не вмешалась сама жизнь.
Ненавижу, когда кто-то плачет над моей судьбой, потому что через чужую боль я начинаю осознавать свою собственную, но я вовсе не собираюсь еще более усугублять свои невзгоды. В жизни так много тяжелых моментов, которые кажутся бесконечными, но достаточно посмотреть на календарь и часы, чтобы увидеть: да они ничто по сравнению с мгновениями истинного счастья, принадлежащего вечности.
До свидания с Незнакомцем с площади Вогезов оставалось совсем чуть-чуть.
Глава 8
На свидание я не стала прихорашиваться, чтобы не вызвать впоследствии разочарования. Я надела джинсы, футболку и сабо в цветочек, чтобы повеселее. На Незнакомце с площади Вогезов была белая рубашка. Я не видела ничего более неотразимого, и я считаю, что мужчина, прежде чем надеть белую рубашку, должен ее погладить, чтобы выглядеть, как подобает случаю. Рубашка у него была выглаженной. В этом я увидела очень четкий шаг в моем направлении, пусть я и ошибалась.
В основном, к сожалению, мы говорили о деле, хотя несколько важных вопросов буквально жгли мне губы, и они не имели никакого отношения к моему барашку.
Он поздравил меня с хорошим знанием Библии, которую я ему процитировала, но он не был уверен, что это произведет впечатление на судей, которые, по его мнению, не имели времени для чтения такой большой по объему книги. На это я возразила, что нехватка времени на чтение – отговорка абсолютно бессмысленная, поскольку мы все-таки располагаем свободными от работы часами, и как их провести, не определено никаким указом свыше. Можно, к примеру, не сидеть в социальных сетях по два часа с открытым ртом, считая мух, и не блуждать часами по Интернету в ущерб другим занятиям, и, следовательно, «время для чтения» всегда найдется, не хватает, скорее, желания читать, а это недопустимо. Он кивнул: «Совершенно верно» – эту фразу он повторял часто, и она мне нравилась.
Я сказала ему, что мои соседи почему-то не верят в мое намерение все возместить – деньгами, разумеется. Он посоветовал мне в комиссариате «быть поскромнее», я не очень поняла, что под этим подразумевалось, но и обещала. Еще он мне сказал, что правосудие столкнется с трудностями, решив запретить мне содержать барашка, особенно если пресса и общественное мнение выступят на моей стороне. «Это было бы слишком хорошо», – грустно ответила я. На что он сказал, что при поддержке моих 2876 друзей из группы в Фейсбуке я могла бы организовать грандиозную манифестацию, предварительно оповестив о ней прессу, а также телевизионщиков с канала BFM, чтобы они вели прямую трансляцию («Ведь они мастера показывать в прямом эфире даже то, что не происходит» – это его слова). Также я должна найти чиновников, которые возьмут на себя смелость поддерживать меня, желательно больших шишек, и т. д. С большими шишками я не видела никакой проблемы, начать можно было с Эрика Жуффа, который, хотя и отошел от дел, имел некоторые связи, к тому же стадная общественная деятельность помогла бы ему найти новый смысл жизни. Оказалось, Незнакомцу с площади Вогезов всегда нравился Эрик Жуффа, и он был бы рад познакомиться с ним. Подойти на улице к всенародно избранному депутату, чтобы сказать ему все то хорошее, что он о нем думает, он бы никогда не решился, а вот прийти ко мне, чтобы поговорить с ним о выступлениях в прессе, – это отличная идея. «А вам он нравится?» – спросил меня Незнакомец. Я честно ответила, что в основном ему нравлюсь я. Он рассмеялся, и его смех взволновал меня. Я еще раз убедилась в том, что это смех человека, который интересует меня больше, чем просто адвокат.
