Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
– Животный мир! – с отвращением произнес Федор Кальян. – Россия – страна лилипутов!
Поднялся известный художник Строгайло, мастер магического искусства. Его руки были забинтованы, из бинтов торчали пальцы с желтыми от йода ногтями, на лице были пластыри. С трудом держа бокал, он обратился к хозяину дома:
– Дорогой Джебраил Муслимович, вы редкий для нашего рационального времени мыслитель, который понимает истинное устройство мира, чувствует витающие в нем таинственные энергии. Ваша помощь людям искусства неоценима. Ваша помощь моим исканиям будет записана в анналы современной культуры. Вы спонсируете мои эксперименты, мои опасные эстетические опыты, один из которых, вы видите, окончился неудачей. Аппарат взорвался у меня в руках и едва не сделал меня калекой. Я следую путем великого Теслы, стремлюсь обуздать энергии космоса. Надеюсь и впредь на вашу помощь. За вас, мой благодетель! – Строгайло встал из-за стола, приблизился к Гусейнову, но не чокнулся с ним. Показал на свои изувеченные руки, давая понять, что они радиоактивны. Выпил вино и вернулся на место, мученик и новатор.
Теперь говорила критикесса, редактор литературного либерального журнала. Она была худая и изможденная настолько, что сквозь серую кожу лица проступали черепные кости. Возникала пугающая догадка, как будет выглядеть ее мертвая голова, когда исчезнут остатки плоти, опустеют глазницы, останутся челюсти с несвежими зубами и на костлявой голове повиснут косицы полуистлевших волос.
– Дорогой хозяин, наш журнал обязан своим существованием исключительно вам. Мы отстаиваем традиции Солженицына, Гроссмана, Пастернака перед нашествием варварской культуры современных ура-патриотов. Низкий поклон вам за это! – Дама поклонилась, и что-то застучало, заскрипело в ее старом теле. – Я слышала, мир ведь полнится слухами, что вы, Джебраил Муслимович, написали повесть о любви. Не сомневаюсь, что это восхитительная повесть. Мы в журнале льстим себя надеждой, что она появится на страницах нашего издания. За вас, мецената, мыслителя и писателя. – Дама с трудом, едва удерживаясь на ногах, приблизилась к Гусейнову, одарила безумным старушечьим взглядом и, забыв выпить вино, побрела обратно.
Гусейнов принимал похвалы, весело мигал маслянистыми глазками, крутил головой в нарядном восточном колпачке. Был похож на лукавого продавца изюма и арахиса.
– Русская интеллигенция – это омерзительный придаток азербайджанского вещевого рынка! Вся Россия – это рыночный лежалый товар! – зло произнес Федор Кальян, заглатывая очередную рюмку водки, обращая к Макарцеву бескровное, с красными губами лицо, дрожащее от отвращения.
– К сожалению, вы правы, – вздохнул Макарцев.
Раздался хриплый рев, угрюмое рыканье, свирепое мычание. В зал вошли два мускулистых, голых по пояс негра. Они вели на цепях быка. Кольцо в бычьем носу мокро блестело. Бык сотрясался от боли, похоти, дикой страсти. По красной атласной коже пробегали судороги, дико набухли семенники, выпал огромный, до земли, отросток, с которого липко капало. На спине быка сидела прекрасная обнаженная женщина. Улыбалась, стискивала бычьи бока обнаженными коленями. Держала в руках лукошко, из которого выхватывала пригоршни розовых лепестков и кидала в застолье.
Негры провели быка вдоль стола. Бык крутил башкой, вращал кровавыми глазами. Гости ахали, разбивали от страха бокалы. Очаровательная наездница осыпала их благовонными лепестками. Скрылась вместе с быком и чернокожими атлетами. На полу остался липкий след, на который тотчас же набросились служители, старательно его удаляя.
– Боже, какая мерзкая гримаса! – воскликнул Федор Кальян. – Скотоложство как символ современной России! Поздравляю тебя, Святая Русь!
Он жадно выпил водку, захохотал, приглашая Макарцева разделить его отвращение. Макарцев сокрушенно вздохнул.
В застолье поднялся высокий статный господин с величественной осанкой. У него было округлое благообразное лицо, русые волосы, бакенбарды, которые соединялись с пышными усами. Глаза голубые, водянистые, чуть навыкате. Подбородок мягкий, с мешочком жира. Он имел внешность Государя Императора Александра Второго, и Макарцев узнал в нем известного актера Николая Багряного, который изображал на сцене и на экране русских аристократов и царей и усвоил мягкую ласковость обращения, чуть грассировал, обводя собеседника милостивым взглядом.
– Любезный Джебраил Муслимович, – Багряный одарил Гусейнова царственным кивком. – Не имею чести знать ваше генеалогическое древо, но не сомневаюсь, что вы княжеских кровей и ваш род восходит к персидским царям. Благородство сочетается в вас с человеческой простотой, величие с душевной чистотой, умение повелевать с любовью к людям. Русские цари, создав империю среди трех океанов, окружали себя аристократами всех народов, кто признал сияющий блеск русской короны. Не сомневаюсь, что будущий русский царь, когда взойдет на престол, обратит свой взгляд в вашу сторону и призовет вас на служение. – Багряный поклонился и, не подходя к Гусейнову, выпил бокал. Царственно улыбнулся, провел салфеткой по розовым от вина усам.
– Ненавижу! – шипящим голосом произнес Федор Кальян. – Ненавижу! – Его голос дрожал, мокрая губа на бледном лице казалась красной, искусанной в кровь. – Ненавижу русских царей, вождей и князей! Одних привязывают к деревьям и разрывают надвое, другим выкалывают глаза, третьих режут ножами, четвертых бьют табакеркой в висок, пятых взрывают бомбой, шестых расстреливают из револьверов в гнилом подвале, а седьмых травят ядом, и они сутками лежат в собственной моче! – Федор Кальян пьяно захохотал, поворачивая к Макарцеву свои огненные ненавидящие глаза. – Этот мерзкий русский люд, зачатый пьяными бабами от пьяных мужиков, расплодившийся, как плесень, заселивший самую гнусную часть планеты! Народ, как жижа, разлившаяся между трех океанов! Русские полководцы, трусы и пораженцы, умеющие только отступать, называя победами свои поражения! Ледовое побоище, где не нашли ни одной стрелы и подковы! Куликовская битва, где не найдено ни одного меча и шлема! Бородино, после которого остатки войска докатились до Москвы и сожгли ее! Победа над немцами, которых завалили трупами. До сих пор эти сталинские герои гниют в лесах и оврагах! Русские писатели – эпилептики и блаженные! Русские композиторы – гомосексуалисты и педофилы! О, русская родная природа! Ненавижу этот зимний мрак, эту осеннюю слякоть, эти пошлые летние пейзажи, эту тоскливую весну! Здесь все мелко, пошло и бесцветно: деревья, трава цветы! Ненавижу. – Федор Кальян корчился от ненависти, словно его насадили на кол. – Сбросить бомбу на эту проклятую страну! Застрелить из пистолета этого кремлевского выскочку! Пистолет в кремовый торт! Кремовый Кремль, и в нем пистолет! Но примешь ты смерть от Кремля своего! – Федор Кальян бился в пьяной истерике, хохотал, рыдал, хватался за узкую грудь. Все на него оборачивались.
Гусейнов ласково мигал глазками. Было видно, что ему доставляют удовольствие страдания Федора Кальяна. Он хлопнул в ладошки. Служители поднесли серебряное ведерко, полное черной икры. Гусейнов поднялся, взял столовую ложку и, следуя вдоль стола за служителями, черпал из ведерка икру и совал в рот гостям.
Певица, что любила на публике оголяться, жадно, давясь, проглотила драгоценное лакомство, облизывала губы. Сидящий рядом пародист проглотил икру и облизнул ложку жадным собачьим языком. Художник Строгайло попытался схватить ложку забинтованными руками, но Гусейнов не позволил и сам затолкал икру в раскрытый зев Строгайло. Критикесса неловко ухватила ложку пергаментными губами, часть икры упала ей на платье, и она руками собирала икру и совала в рот. Артист Багряный с достоинством съел свою порцию и отер усы салфеткой.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
