Возможно, та часть рассказанной им истории, в которой упоминалось выражение «гадкая девчонка», — это было слишком. Ему следовало бы казаться более расстроенным и обеспокоенным за ее благополучие и менее раздраженным просьбой Уильяма.
Он хотел было прервать тетушку Белльвилль в середине процесса мысленного обустройства спальни Арабеллы для Розали, как вдруг гордость Флетчера заставила его замолчать. Почему он чувствовал себя виноватым? Разве это он сбежал из дома, чтобы понаблюдать за ней. Если вдруг он нашел бы ее непривлекательной, разве отказался бы выполнить последнюю просьбу умирающего Уильяма?!
Нет, разумеется. Тот факт, что он ничего не знал о существовании Розали, ничего не доказывал, потому что, будучи человеком чести, он никогда бы и не подумал отвернуться от нее.
Кроме того, он собирался жениться на ней, не так ли? Если мрачные замечания Бэка не были достаточным основанием для него, чтобы признать, что он скомпрометировал девушку, то его памяти о том, какой эффект возымело на него ее нежное тело в сочетании с ее острым умом, было достаточно для положительного ответа на этот вопрос.
Но сейчас она ненавидела и осуждала его. Неужели она не понимала, что она заставит его испытать с помощью своего невинного обмана? Неужели у нее не было представления о том, какие последствия будет иметь для них обоих ее отказ назвать свое настоящее имя?
Нет, она не понимала. Она действительно не понимала. Будучи уверенной, что провела его, она, вне всяких сомнений, не задумывалась о том, что перешла черту, за которой не было возврата. Флетчер поразмышлял несколько секунд, смакуя эту мысль, а затем заговорил, полностью сменив тему с рассуждения тетушки Белльвилль о соответствующем воспитании молодых девушек в доме мужчины-холостяка — которое обязательно должно было сопровождаться постоянным проживанием в этом доме взрослой, разумной женщины, — на ту, которая была ему сейчас гораздо больше по сердцу.
— Бэк, — сказал он, поворачиваясь к своему другу, который выглядел так, будто мог взорваться в любой момент. — Ты помнишь Борна?
— Борна? — повторил Бэк, все еще наполовину погруженный в глубокие раздумья, посвященные тому, как бы поскорей покинуть Лейквью, чтобы обрести покой где-нибудь далеко, может быть в Африке, где самая большая опасность заключалась в том, чтобы стать обедом для льва, а не в трогательных зеленых глазах и печальном нежном личике. — Ты имеешь в виду графа? Что с ним?
Флетчер встал, и подошел к столику, чтобы налить себе бренди:
— О, ничего, все в порядке. Я думал о Розали, моей подопечной, и мне пришло в голову, что, раз я не знаю ее возраста, она может быть уже довольно взрослой, чтобы скомпрометировать себя где-нибудь по дороге, пока она бродит по Озерному краю. Это именно так, как Борн обрел свою жену, если ты помнишь. Он поцеловал ее в Хоумвуде, не зная, кто она на самом деле, и — пожалуйста! — бедный Кит оказался в оковах.
Розали вздрогнула, ее глаза стали как блюдца, что доставило Флетчеру бесконечное удовлетворение.
— Он вынужден был жениться на ней только потому, что поцеловал ее? Всего один поцелуй? — воскликнула она и опустила голову.
— Да, вот так, это все, что для этого нужно, малыш, — сказал Флетчер, подмигивая Бэку, который начинал думать о своем друге лучше. — Запомните это вы оба, если вы вдруг вздумаете поцеловать девушку, хотя мне приятно сообщить вам, что Кит и его жена очень счастливы. О нет. Я вспомнил. Гм, ты же не таскаешься за юбками, не так ли, Билли?
— Ричард Кэстербридж целовал меня под деревом около дома пастора, — мечтательно произнесла тетушка Белльвилль, но затем посерьезнела. — Но только один раз, имейте в виду, и я позволила это только потому, что мне исполнилось двадцать три, а меня еще никто не целовал. Но я никому не говорила об этом, поскольку решила, что мы не подходим друг другу.
— Тетя! — воскликнул Флетчер, положив руку себе на грудь. — С нами же юный мальчик в одной комнате.
Тетушка Белльвилль покраснела, наклонив голову в сторону.
— Это был только поцелуй, Флетчер, — уточнила она. — Это не значит, что я… что мы… в общем, ты знаешь, что я имею в виду, племянник.
— Разделили кровать? Спали вместе? Видели друг друга обнаженными? Были одни в лесу или в гостинице, без компаньонки, в нарушение всех представлений о пристойности? Это ты имеешь в виду, тетя? — напористо интересовался Флетчер, решив, что растягивать обман Розали дальше не имеет смысла и пришло время правды.
Лицо Розали стало белым, как бумага.
— Вы, — произнесла она жутким, обвиняющим тоном, указывая дрожащим пальцем на Флетчера. — Вы все знаете! Вы все знаете и делали все это специально. Не так ли?
— Знаете? — Тетушка Белльвилль посмотрела на Флетчера, а потом на Бэка. — Что он знает? О чем говорит этот мальчик?
— Как давно вы узнали? — потребовала ответа Розали, делая угрожающий шаг в направлении Флетчера. — Вы знали об этом, когда мы были в гостинице? Нет, вы не могли знать. Вы бы не выставили себя полным глупцом, делясь всеми этими чудесными мужскими историями, если бы вы знали. Подумать только, мне было жаль вас. Как я могла быть такой слепой? Нет, это случилось потом. Так когда, Флетчер? Когда вы узнали?
— Да, когда, Флетчер? — вставил свое слово Бэк, тоже встав с места. — И я рассчитываю услышать больше о том, как вы выставили себя полным глупцом. Я давно подозревал об этом, но хотел бы слышать реальные подтверждения.
Флетчер заставил Бэка замолчать своим взглядом, а Розали между тем продолжала свое наступление.
— Ваше откровение, когда мы вернулись в Лейквью, не так ли? — догадалась она, поняв, что попала в точку, по тому, как он отвел свой взгляд. — Вы ужасный невежа! Значит, это так. Это, это… — пробормотала она, описывая круг руками и подразумевая желтый зал, ее спальню и, самое главное, все Лейквью. — Все это один большой обман. Фарс, который вы сотворили для собственного развлечения. Но как? Как же вы узнали?
Можно подумать, что они вдвоем одни в этой комнате. Никто из них двоих не обращал внимания ни на Бэка, который продолжал бесконечно наслаждаться этой сценой; ни на тетушку Белльвилль, сидевшую на диване с видом болельщика захватывающего теннисного матча; ни на Лезбриджа, который проник в комнату и ловил каждое слово Розали.
Флетчер сделал еще один шаг вперед, пристально глядя ей в глаза:
— Прошлой ночью в конюшне ты сказала, чтобы я не волновался за мою подопечную, которая еще не прибыла сюда, потому что путь из Паттердейла сюда долог.
Розали не поняла:
— Ну и что же? Что здесь такого?
Флетчер улыбнулся, получая удовольствие от превосходства над Розали, от того, что наконец победил ее в битве хитрости.
— Я не говорил тебе, что Розали жила в Паттердейле, малыш, — сообщил он ей, используя обращение, которое стало для него проявлением своего рода нежности.
Он наблюдал, как Розали вспоминала последние несколько дней, восстанавливая цепь событий. «Это не займет много времени», — спокойно подумал он, видя, как она становится еще бледнее, чем была раньше.
