Она подняла голову. Гас стоял напротив нее, широко раскрыв глаза. Сейчас он выглядел лет на десять, никак не на четырнадцать. Его волосы, которые он аккуратно приглаживал, чтобы быть похожим на Адама, торчали во все стороны, словно выражали его беспокойство.
Глядя прямо ему в глаза, Хилари промолвила:
— Ваш папа влюбился в Джину.
Она смотрела на их потрясенные лица. Затем Адам упал на диван и зарылся головой в подушки, Гас залился слезами, а Джордж побагровел. Его лицо исказилось от гнева.
— О Господи…
— Он думает, что с самого начала ее любил, еще со школы. Меня он ни в чем не винит. Когда Джина продаст дом, они, возможно, уедут во Францию.
Слезы катились по лицу Гаса, как водопад. Он бросился к Хилари, смахнув кофе и вино на пол, и обнял ее, яростно прижимая к себе. Она тоже его обняла.
— Не надо, Гас. Не плачь, милый, это еще не конец света…
— Конец! Самый настоящий конец!
Адам поднялся. Лицо у него тоже побагровело, как у Джорджа.
— Вот гад!..
Джордж вскинул подбородок.
— Нет, стерва!
— Прекратите! — остановила их Хилари. — Немедленно перестаньте! Это не поможет и… — Она замолкла на секунду, а потом с трудом договорила: — И это неправда.
— Ну-ну! — Адам принялся бить кулаком по полу, словно забивал гвоздь.
Джордж выдавил:
— Софи знает?
— Нет. Только вы.
— А я и не хочу знать! — вскричал Гас.
— Я тоже, сынок…
— Убить его мало…
— Их обоих…
— Вы еще не слышали папу. — Хилари подвинулась в кресле, чтобы вместился Гас. — Я не должна была вам говорить. Я ему пообещала.
Джордж очень медленно, будто еще не проснулся, встал с пола и уставился на картину, которую Хилари подарила Лоренсу: репродукцию с изображением трех ирландских рыбаков, тянущих по заросшему берегу ялик.
— Он давно тебе сказал?
— Неделю назад, — ответила Хилари. — Нет, восемь дней.
— Вот черт! Фергус ушел, и Джина решила возместить ущерб, а папа, конечно, — легкая добыча…
— Меня сейчас стошнит, — выдавил Адам. Он перестал бить пол, прислонился головой к креслу и начал браниться: слово за словом, точно зачитывал список ругательств.
Хилари погладила его по голове.
— Не надо…
Он не замолчал. Джордж, все еще глядя на рыбаков, произнес:
— А про нас он что-нибудь говорил?
Хилари вздрогнула.
— Лучше вы сами у него все спросите.
— Я не верю, — медленно качая головой, прошептал Джордж. — Я в это не верю, черт подери!
Гас, уткнувшись в плечо матери, пробормотал:
— Хуже просто быть не могло…
Хилари молчала. Ей очень хотелось разрыдаться, чтобы сыновья ее обняли… может, даже заплакали вместе с ней. «Нет, так нельзя, — строго велела она себе. — Так нельзя. Они не обязаны меня утешать».
— Тебе хочется плакать? — спросил Гас, поднимая на нее глаза.
— Да. И крушить все подряд.
Адам перестал ругаться.
— Начни с этой гадины! — Он подскочил и уставился в глаза матери. — Пойди к ней и скажи, что нельзя вот так кидаться на нашего отца!
Хилари осторожно ответила:
— Я не хочу унижаться. Если я ему не нужна, то и он мне не нужен.
— А может, он просто не устоял перед ее уговорами? Мам, сходи к ней!
Она вздохнула. Часы на уиттингборнской церкви пробили три четверти первого.
— Я подумаю. Сейчас надо закрыть отель.
— Сиди…
— Мы сами!
Хилари улыбнулась, выбираясь из-под Гаса.
— Спасибо, милые, но я лучше сама. Проверю сигнализацию и все такое. Я ненадолго.
Она поднялась, а Гас остался в кресле, точно марионетка, которой оборвали нити.
— Где же мои очки? A-а, вот! Чудесно. — Она привычным движением водрузила их на нос. Ее голос звучал скованно и чисто, а вовсе не так, как хотелось бы. — Мне так вас жаль, милые мои, хорошие! — Она на секунду обняла Адамас Гасом, тронула руку Джорджа и вышла из комнаты.
Никто не шевельнулся. В гостиной стояла тишина, только изредка всхлипывал Гас да ездили мимо дома машины. Наконец Джордж поднял бокал, чашку и маленький столик и пошел на кухню за тряпкой и мыльной водой. Остальные молча наблюдали, как он оттирает ковер. Гас свернулся клубочком в кресле, Адам по-прежнему сидел на полу. У него на руке была новая татуировка: крошечная ласточка, какую носили бывшие заключенные — символ «отсидки».
Вычистив ковер, Джордж сходил в свою комнату и вернулся с пачкой сигарет. Раздал по одной братьям.
— Что, прямо здесь? — удивился Гас.
— Сегодня, черт подери, мы можем делать все, что захотим!
Гас потянулся к зажигалке. Тощий и неуклюжий, выглядел он жалко, будто мокрый птенец. Дрожащим голосом он произнес:
— Я думал, она друг семьи…
Братья промолчали. Он затянулся и рывками выдохнул дым.
— А вы? Вы разве так не думали? Она всегда была такой милой и доброй. А теперь сломала нам жизнь.
* * *
— Я им все рассказала.
Хилари сидела на кровати, делая вид, что читает.
Лоренс стоял у комода и, как обычно, вытаскивал из карманов мелочь и ключи.
— Что?!
— Я все рассказала мальчикам. Про тебя с Джиной. Я не хотела, но они стали расспрашивать.
— Надо же, как удобно!
— Нисколько. Но избежать разговора было нельзя.
— Ясно.
— Если бы ты не ушел…
— Ясно.
— Ты сам принял это решение! — вспылила Хилари. Ей вдруг стало нестерпимо больно. — Теперь будь добр терпеть последствия. Я ничего не решала.
Он не ответил. Медленно расстегнув рубашку, он вытащил ее из брюк, затем снял часы и положил их на горку монет.
— Где они?
— Мальчики? У себя в комнатах.
— Ну, Хилари… — с упреком проговорил Лоренс.
— Это их выбор. А мой — не спать с тобой в одной кровати. Софи сегодня не работает, так что иди в ее комнату. Я не потерплю, чтобы ты из Джининой постели перебирался в мою.
— Сегодня мы просто разговаривали. На кухне. Софи была дома.
— А она, кстати, что думает?
— Не знаю, — тихо ответил Лоренс, сняв с крючка банный халат. — Она почти ничего не говорила. Сидела у себя в комнате.
