– Я намного выше вас… – пролепетала Галина Романовна.
Прусаков рассмеялся, а потом ответил:
– Ну и что? Это только в молодости выбирают себе жен и мужей за красоту и под рост. В моем возрасте руководствуются уже другими критериями. Но если вам будет стыдно идти со мной по улице, то это другое дело…
– Мне не стыдно, – поспешила сказать Галина, – но все равно надо подумать. Ваше предложение довольно неожиданно.
– Да ну?! – опять рассмеялся он. – Разве вы не понимали, зачем я напросился к вам в гости и почему пригласил вас к себе?
– Нет… но… все равно как-то быстро…
– Конечно, я мог бы ухаживать за вами месяц, ходить к вам с конфетами и цветами, но я с первого раза понял, что вы подходите мне, так зачем же тянуть время… В общем, дело только за вами, Галина Романовна. Я не стану торопить вас с решением, но… словом, я не обижу вас, Галя… никогда… ничем… ну… разве что нечаянно, а это с любым человеком может случиться…
Через неделю Галина Романовна переехала в однокомнатную квартиру Прусакова и сообщила сослуживцам, что вышла замуж. Поскольку никто не держал в памяти анкетных данных начальницы, все были убеждены, что ранее она замужем никогда не была. Зная ее нелюдимый характер, сослуживцы даже не посетовали на то, что она не пригласила их на свадьбу. Они скинулись и в обеденный перерыв поздравили начальницу букетом цветов и простеньким чайным сервизом, красиво завернутым в прозрачный целлофановый лист и перевязанный алой капроновой лентой. Таким образом, замужняя по паспорту Галина Романовна сделалась замужней по существу, только вот ее муж не соответствовал прописанному в документе.
Жилось Галине Романовне в новом качестве неплохо. Муж, а она именно так и воспринимала Ивана Степановича, действительно был человеком легким, веселым и одновременно очень ответственным и заботливым. Ощущала она себя за ним, как за той самой знаменитой каменной стеной. Что касается интимных отношений, то и они как-то наладились, поскольку Ивану Степановичу оказались нужны весьма в умеренном количестве, да и вообще, в этом смысле он был человеком не слишком требовательным. Ребенка Галина Романовна иметь категорически отказывалась, а Прусаков не настаивал. Он имел уже двадцатилетнего сына от предыдущего брака, с которым поддерживал теплые отношения. В конце концов и Галина Романовна подружилась с сыном Ивана Игорем, и ей стало казаться, что у нее есть все, о чем только может мечтать женщина: любимая работа, муж и даже сын, который просто вырос, а потому живет теперь отдельно от них.
Тихое счастье Галины Романовны продолжалось не много и не мало, а лет пятнадцать, аж до самой перестройки, до того самого момента, когда маленький заводик Григорьевска, на котором всю жизнь проработал Иван Степанович, не перестал вдруг быть рентабельным. Долгое время его работникам не платили зарплату, а потом и вообще распустили всех по домам. Мужу Галины Романовны в то время было уже около шестидесяти, и он оказался совершенно не у дел. Молодежь бросилась организовывать кооперативы, всяческие частные предприятия, подторговывать, подворовывать, рекламировать и распространять. Иван Степанович этого не понимал и не принимал. Он любил свой участок, свои станки, запах смазки и горячего металла, никак не мог переориентироваться и взяться, к примеру, за выпечку пирожков с повидлом. Галина Романовна успокаивала мужа как могла, уверяя, что на ее зарплату они запросто проживут, потому что ничего особенного им не надо.
Как только Иван Степанович немного пообвыкся в роли безработного, в Григорьевске прекратили выплачивать зарплату учителям, а вместе с ними, разумеется, на голодный паек село и РОНО. Вот тут уж Галина Романовна растерялась. Она сидела дома возле распахнутого кухонного шкафчика, в котором, кроме пачек соли, пшена и полбутылки подсолнечного масла, не было ничего, и тихо плакала. Иван Степанович Прусаков не вынес слез жены, вывел из гаража свой старый «жигуленок», прозванный в народе «копейкой», за руль которого не садился уже несколько лет кряду из-за здорово севшего в последнее время зрения, и занялся частным извозом.
В один из долгих темных зимних вечеров муж Галины Романовны домой не вернулся. Утром он был найден в собственной «копейке» с головой, размозженной монтировкой, и вывернутыми наизнанку карманами.
Убийц Ивана Степановича так и не нашли, а Галина Романовна, гражданская жена, никаких прав на его жилплощадь не имела и была вынуждена в очередной раз вернуться под родительский кров. В освободившуюся квартиру Прусакова тут же въехал его законный сын Игорь, который к этому времени уже успел жениться, а дружить с Галиной Романовной мгновенно перестал.
Галина Романовна очередной раз легла все на тот же диван лицом к стене и тихо глотала слезы. Она по-своему любила не расписанного с ней мужа: не горела страстью, но очень уважала, как хорошего человека, ставшего почти родным.
Через некоторое время к ней опять обратился отец со своей ставшей уже традиционной речью:
– Хорош, Галина, лежать! Ты – баба еще молодая, а есть нам нечего! Мне в мои шестьдесят пять работы нынче вообще не найти, а у матери совсем руки скрючило ревматизмом. Работа шлифовщицы, она даром не дается… Хорошо я тебя вовремя надоумил в бухгалтеры податься…
И подалась Галина Романовна опять в бухгалтеры. Только не в свое РОНО, из которого почти все ее бывшие сослуживцы разбежались по разного рода кооперативам, а в некое ЧП. Это частное предприятие, которое открыл некто Зятев Валерий Петрович, бывший заводской фрезеровщик, промышляло как раз изготовлением пирожков с повидлом, с мясом и капустой, которые в свое время презирал и высмеивал Иван Степанович Прусаков. Галине Романовне было не до смеха. Ей надо было кормить уже очень немолодых родителей, да и самой как-то худо-бедно питаться, хотя бы и пирожками.
Тут надо сказать, что Иван Степанович Прусаков совершенно напрасно подтрунивал над бывшим фрезеровщиком Зятевым. Дела у того неожиданно пошли в гору, что было связано и с удачно нанятым финансистом, то есть Галиной Романовной Вербицкой. Очень скоро предприятие Зятева выползло из антисанитарного подвала, в котором начинало свою деятельность, и переместилось в помещение закрывшегося за ненадобностью магазина детского белья. Поскольку никакого белья, ни детского, ни взрослого, в Григорьевск давно не привозили, то городские власти сдали помещение магазина в аренду развернувшему бурную деятельность фрезеровщику.
Дальше – больше. Из магазина сначала образовалось кафе, торгующее собственной выпечкой, а потом – ресторан, который удачливый предприниматель Зятев, «ностальгируя» по славному заводскому прошлому, скромно назвал «Фрезой». Поскольку к тому времени ни один ресторан Григорьевска не сумел развернуться так широко, как зятевский, в карманы бывшего фрезеровщика деньги потянулись нескончаемым потоком. Впервые сумасшедшие деньги оказались в руках у Галины Романовны. Ей к тому времени было уже пятьдесят пять.
Выйдя однажды из своего личного кабинета в ресторане «Фреза», она вдруг с удивлением обнаружила, что улицы Григорьевска непостижимым образом изменились: отовсюду лезли в глаза яркие рекламные щиты, назойливо и призывно мигали разноцветными лампочками-миньонами огромные вывески новых магазинов, салонов красоты, игорных залов и прочих заведений. Галина Романовна от удивления и священного ужаса вжала голову в плечи. Жизнь определенно шла мимо нее, странным образом обтекая стороной. Все это время оно будто бы ходила на работу в ресторан «Фреза» совсем другими улицами. Она никогда не замечала, что рядом с зятевским рестораном расположился новый кинотеатр «Пинч» с каким-то там стереозвуком. Она еще раздумывала над странным названием кинотеатра, а глаза уже нашли переливающуюся оранжевым и густо-фиолетовым вывеску «Бутик „Шарм“. Галина Романовна нечетко представляла себе, что такое „бутик“, но догадывалась о значении слова „шарм“. Что ее потянуло в этот „Шарм“, она не знала, но почему-то взобралась на крылечко и открыла дверь заведения. Над ее головой раздался приятный перезвон колокольчиков, а в нос ударил резкий запах парфюмерии. Галина Романовна духов никогда не употребляла, а потому хотела было шагнуть назад, но перед ней, как из-под земли, выросла хорошенькая девушка-продавщица новой формации, о наличии каковых в Григорьевске главный экономист ресторана „Фреза“ даже и не подозревала.
