— Итак, Дона, теперь смотри внимательно. — Иво взял в левую руку раковину и повертел ею перед моим носом. — Тебе нужно надрезать мышцу, ту, которой моллюск соединил створки раковины. — Он ловко ковырнул ножом, и раковина действительно распахнула свои створки. В ней было что-то похожее на желе… Или на улитку… Впрочем, не важно. Это и была устрица. — А теперь, — остановил он мою протянутую к устрице руку, — тебе нужно сбрызнуть ее лимонным соком. Вот так… Но и это еще не все. Осталась маленькая деталь. Мы перерезаем перепонку, с помощью которой моллюск крепится к раковине… А теперь откладываем нож, берем вот эту маленькую вилочку и, оп-ля, съедаем то, что на ней…
Иво быстрым движением засунул в мой рот содержимое раковины. Я проглотила это «улиточное желе», едва успев осознать тот факт, что сейчас я впервые в жизни попробовала устрицу.
— Ну как? — полюбопытствовал Иво. — Наверное, ты не распробовала ее, — догадался он.
— Все произошло слишком быстро, — улыбнулась я.
— А теперь попробуй сама.
Иво протянул мне раковину и устричный нож. Я взяла нож, все еще неуверенная в том, что смогу проделать эту сложную операцию.
— Не робей, — подбодрил меня Иво, — у тебя все получится.
И действительно через несколько секунд я поняла, что все получилось. Передо мной лежала аккуратно раскрытая раковина, политая лимонным соком. Я даже умудрилась не порезать себе пальцы…
— А теперь, — напутствовал меня Иво, — аккуратно и вдумчиво выпей содержимое…
— Вдумчиво? — улыбнулась я, представив, как вдумчиво буду есть моллюска. — Ну хорошо, пусть будет вдумчиво…
На этот раз я даже почувствовала вкус «улиточного желе». Немного кисловатый, свежий, морской, в общем, довольно своеобразный. Надо сказать, мне он даже понравился. Иво терпеливо ждал моих отзывов.
— Распробовала? — улыбаясь, спросил он.
— Ага. Ничего подобного я, разумеется, не пробовала.
— И как тебе?
— По-моему, неплохо…
— И это все?
— Даже здорово…
— Ну вот, — удовлетворенно подытожил Иво. — Значит, вечер был прожит не зря. Я накормил тебя устрицами.
Я хихикнула. Иво произнес эту фразу так торжественно, будто он только что открыл новую звезду. Он сделал обиженное лицо и поинтересовался:
— И что тут смешного, хотел бы я знать?
— Да, в общем, ничего, — ответила я, отхлебывая из бокала шампанское, которое, надо сказать, было уже лишним. — Ничего, кроме твоего неуместно торжественного тона.
— Ах, тебе не нравится мой тон? — шутливо подхватил он. — И почему же он неуместный?
Между нами завязалась шутливая перепалка. Мы, подогретые и раззадоренные выпитым, сыпали словами. Иво, в шутку, разумеется, упрекал меня в неблагодарности: он, видите ли, открыл для меня любимое лакомство Казановы, а я этого не оценила…
— Значит, Казановы! — деланно возмутилась я. — Могу ли я сделать из этого вывод, что вы, мой дорогой мистер Видхэм, и сами — похититель женских сердец?
— Вы меня оскорбляете, мисс Даггот! Я только пытался приобщить вас к высокому, а вы этого не поняли… Мое сердце разбито! И теперь я не знаю, как мне жить дальше!
Его бутафорские обвинения прозвучали так искренне печально, что я расхохоталась.
— Вы еще смеетесь над моими растоптанными чувствами? — не унимался Иво. — Что ж, теперь я знаю истинную цену вашим словам…
— Похоже на перепалку в какой-нибудь аристократической семье девятнадцатого века, — завершила я наши прения.
— Скорее, на расставание влюбленных в девятнадцатом веке, — поправил меня Иво.
Его невинная фраза заставила меня вспыхнуть. Иво заметил румянец, зардевшийся на моих щеках, и посмотрел на меня с удивлением. Я покраснела еще гуще и опустила глаза. В голове пульсировала одна-единственная мысль: догадается или нет? Впрочем, румянца, разыгравшегося на щеках, было недостаточно для того, чтобы себя выдать. Наверное, недостаточно… Но в тот момент я, разогретая элем и шампанским, была уверена, что на моем лице отразилась вся история болезни под названием «любовь к Иво».
— Ты покраснела? — спросил он чуть дрогнувшим голосом.
— Эль… шампанское… — смущенно пробормотала я. — Вообще-то я редко пью…
— Тебе нехорошо?
— О нет, — слишком порывисто возразила я. — Мне очень, очень хорошо…
— Да? — обрадовался Иво. — А я почему-то боялся, что тебе будет со мной скучно.
— Мне с тобой? О нет, — поспешила я разубедить его. — Как мне может быть скучно с тобой, когда мы провели вместе столько замечательных недель…
— Но раньше ты не могла говорить…
— И что?
— Я был единственным, кто понимал язык жестов. Не считая Ампаро, конечно… И тебе сложно было общаться с другими…
— С другими? — Я чуть не задохнулась от волнения и удивления. — Но кроме Мэта и тебя у меня никого нет… И не было… Да мне и не нужно… Потому что вы самые лучшие друзья на свете…
— Ты относишься ко мне, как к другу? — посерьезнев, спросил Иво.
Я поставила на стол хрустальный бокал и начала теребить его ножку, которая слегка посвистывала между моими напряженными пальцами. Зачем, зачем он спрашивает меня об этом? Я ведь неоднократно говорила ему, что он — прекрасный друг… Неужели я все-таки выдала себя?
Может быть, мне стоило заглянуть в глаза Иво, и тогда я поняла бы, чего именно он добивается. Но на это не было сил. Мой взгляд был прикован к прозрачному бокалу, стоящему на белоснежной скатерти. И я сидела, словно загипнотизированная этой белизной… Однако Иво напряженно ждал ответа. Я не видела его лица, но чувствовала его напряжение…
— Ну да… — неуверенно пробормотала я, надеясь, что мой ответ удовлетворит Иво.
— Ну да? — переспросил Иво. Напряжение не стихло. — Или ты не уверена? Может быть, ты чувствуешь ко мне что-то другое?
Что-то другое? Я уже захлебывалась от волнения и страха. Что — другое? Значит, я все-таки выдала себя…
— Другое? А что другое, Иво? — переспросила я, все еще надеясь на то, что разговор сам собой перетечет в другое русло. Мой голос звучал как будто издалека. Как будто спрашивала не я, а какой-то другой человек.
— Что другое? Может быть, ты оторвешь взгляд от скатерти и посмотришь на меня? Мне сложно разговаривать с твоей макушкой…
Я буквально отодрала взгляд от скатерти и подняла глаза на Иво. Его лицо было хмурым, нет, не хмурым… Просто очень серьезным. Я поняла, что ответ на вопрос, который он задал мне, имел для него большое значение. Но что я должна была ответить? Точнее, что я могла ответить? Мне вспомнились слова Мэта о том, что, если я не признаюсь Иво сейчас, то вся моя дальнейшая жизнь будет состоять из одиночества, одиночества и еще раз одиночества… И все же я не решалась…
