Палата оказалась общей, с шестнадцатью кроватями, все были заняты. Радио работало на полную громкость — передавали футбольный репортаж. Повсюду опрятные простыни, мужчины в пижамах, и мой взгляд словно магнитом притянуло лишь к одной из них — темно-синей в желтую и белую клетку. И почему я всегда считала, что поджарая мускулистая фигура Адама куда привлекательнее этой — крупной, коренастой, статной?
— Джон! — улыбнулась я. — Как вы себя чувствуете? — И тепло пожала его руку.
— Разве так здороваются со старым другом? Мои соседи по палате ждали этого весь день!
«Что ж, если они ждали…» — подумала я, удивляясь самой себе. Он подставил губы. Они были мягкие, нежные, но решительные.
— Колин, — прошептала я, — что вы делаете…
От поцелуя, не похожего ни на один из тех, что я когда-либо получала, закружилась голова.
— Ладно, думаю, для начала достаточно, — смилостивился Колин, весело прищурившись. — У меня до этого визитеров не было, понимаете ли, кроме родителей, так что ребята меня ужасно жалели. Но я успокоил их — сказал, что, когда вы придете, все наверстаю.
Операция на ступне — дело серьезное и болезненное, но Колин совсем не выглядел пациентом, удрученным недугом.
— О, мы тут вовсю веселимся, — сообщил он. — Я, между прочим, отлично провожу время!
Контраст между этим и моим последним визитом к мужчине в госпиталь был очевиден. Да, Колин умеет получать от жизни удовольствие при любых обстоятельствах. Только вот в тот вечер на концерте в Сикоуве ему не повезло… И в этом виновата я.
— Двадцать четвертого уже лечу в Германию, — радостно сообщил он.
Я ужаснулась:
— А вы будете в состоянии?
— Ну конечно! Я же не ногами пою. А если я выйду на сцену босым — вряд ли мне удастся в ближайшее время надеть ботинки — и спою «Босоногого бродягу», эффект будет потрясающий!
Тут я решила — теперь или никогда.
— Колин… о том вечере, в Сикоуве. Глупо было с моей стороны не спросить вашего разрешения. Простите. Мне очень жаль.
— Не берите в голову, — сразу же ответил он. — Я тоже вел себя по-идиотски. Надеюсь, без обид?
Я робко кивнула, думая, что на этом он закончит, но Колин, однако, продолжил:
— Понимаете, я дал обещание, которое всегда пытался держать. Поклялся не водить детей на свои концерты.
Вновь, но только на мгновение, его взгляд стал печальным, и мне уже не было необходимости спрашивать, кому он дал это обещание. Анне. Но почему? Жена должна радоваться успехам мужа и понимать, что дети имеют право гордиться своим отцом.
— Я знаю, вам это кажется странным. Но видите ли… — Колин неопределенно махнул рукой. — В общем, Анна хотела, чтобы я бросил эстраду.
— Не может быть! — недоверчиво воскликнула я.
— Она считала, что популярные песни, которые я исполняю, звучат вульгарно. — Он пожал плечами. — Анна была не от мира сего, с утонченным чувством прекрасного. Она признавала только классическую музыку.
«Может, она и была такой утонченной, — подумала я, — только явно с бельмом на глазу. Во-первых, вульгарность — последний эпитет, который можно употребить по отношению к тому, что Колин делает на сцене. Мир стал бы беднее без него. А во-вторых, он и сам многое потерял бы, если бы его лишили любимого занятия».
— Это, конечно, не мое дело… но… — Я собиралась сказать: теперь ваше обещание никому не нужно, но поняла, что не смогу.
— Разумеется. Анна умерла, — спокойно закончил за меня Колин. — Только не все так просто. У нас было джентльменское соглашение: я продолжаю исполнять популярные песни, а Анна держит детей подальше от сцены, по крайней мере пока они маленькие.
«Джентльменское соглашение!» — сердито подумала я и тут же в моих ушах зазвенел детский голосок: «Папочка не поет за деньги, это дурно!» Анна добилась только одного: посеяла в душах детей семена презрения к отцу.
— Анна всегда надеялась, — продолжил тем временем Колин, — что я вернусь к преподаванию. Наверное, она могла бы прожить дольше, если бы я так и сделал.
— Нет! — пылко прервала я его. — Нельзя отказываться от того, что у вас так хорошо получается!
— Но по поводу моего преподавания тоже не было никаких жалоб, когда я работал в Криллу, — сказал Колин, лукаво глядя на меня. — И они думали, что это будет неплохим компромиссом, если я стану учителем музыки.
— Они?
— Анна и Адам. Я не могу представить себе жизни без музыки и постоянно испытываю в ней потребность. Во всяком случае, я всегда это чувствовал. Адам же думал, что я гонюсь за большими деньгами, а Анна… Ладно, теперь это не имеет значения.
— Да. Вы заплатили свой долг Анне. Подумайте о детях. Разве они не имеют права на то, чем наслаждается весь мир? — Я почувствовала, как запылали мои щеки. — У вас удивительный голос!
Молчание было мне ответом, и в первый раз я увидела Колина ошеломленным и растроганным.
— Вы не понимаете, что значит для меня услышать это от вас, Дебра, — тихо произнес он.
Ну вот, я опять невольно выдала свои чувства, поэтому сразу решила пойти на попятную.
— Все, кто слышал ваше пение, так считают, — отрезала я, но, увидев на его лице разочарование, не выдержала и добавила: — Нет, серьезно, я привыкла думать как Адам и только недавно обнаружила, как много в жизни упустила.
Опять в нашем разговоре наступила пауза. Синие глаза стали строгими и очень внимательными.
— Мы все еще говорим о музыке?
— Разумеется, — быстро ответила я, окончательно смешавшись.
— Жаль.
Прозвенел звонок, возвещавший об окончании приемных часов, и я поспешно вскочила.
— О, кстати, я вам кое-что принесла. Закройте глаза и протяните руку. Нет, оба закройте, — приказала я, когда он лукаво посмотрел на меня одним глазом.
Через секунду я положила ему на ладонь куклу в килте. Он долго благодарил меня и за нее, и за фрукты.
— Я еще к вам зайду, — небрежно бросила я.
— Знаете что? Буду держать вот так! — Он поднял обе руки вверх и решительно скрестил пальцы.
— Джон Маккензи, ты все такой же!
— А ты другая. Вот почему мы любим друг друга.
— А кто сказал, что мы любим друг друга?
— Во-первых — я, и ты — во-вторых.
Этот диалог конечно же предназначался для ушей его соседей по палате. Колин даже решил подкрепить слова действием — собрался поцеловать меня, но я почему-то оробела и не позволила ему. Мы пожали друг другу руки, и я поспешно вышла вслед за остальными посетителями.
Через два дня меня позвали к телефону.
— Мисс Белл? — раздался в трубке женский голос с отчетливым шотландским акцентом. — Я мать Колина. Он приезжает сегодня днем из госпиталя и просил меня сообщить вам об этом. Он сказал, что вы согласились заглянуть к нам в гости. Когда вам удобнее — в субботу или в воскресенье?
