— Да, — чуть помедлив отозвался священник, — но, думаю, это ошибочное изречение. Месть лишь увеличивает количества зла, даже если это справедливая месть, месть за совершенное злодеяние. Но тот, кто отвечает на эту месть, сам охвачен злыми чувствами не меньше. Чем он отличается от преступника, которому мстит? Христос говорит: «Вы слышали, что сказано: «люби ближнего своего и ненавидь врага твоего». А я говорю вам: любите врагов ваших, благославляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас, и молитесь за обижающих вас и гонящих вас».
— Прощать своих врагов — это, конечно, замечательно, но только, скажите, отец Борис, что делать в ситуации, когда враг не собирается прощать, а собирается сделать прямо противоположное — прикончить тебя, да еще воспользовшись твоим благородством. А потом он всем станет рассказывать, каким ты оказался идиотом, что так себя глупо подставил. Вот что на деле произойдет. И как это соотнести с замечательными словами вашего Иисуса. Его бы в этот кровавый кошмар, как бы он себя вел? Вы не допускаете мысль, что он бы заговорил по-другому?
— Я с вами согласна, — вдруг мрачно произнесла Ванда. — Нельзя давать себя убить этим бандитам, мы должны сами их убивать первыми. Иначе они нас всех перережут. Это борьба на выживание и ни о каком прощение тут не может быть и речи. Если мы проявим слабость, с нами расправятся как со стадом баранов.
Я взглянул на нее, у нее было такое решительное лицо, какое бывает перед тем, как броситься в бой. Уже не первый раз я подумал о том, что она странная женщина. Но при этом чертовски привлекательная.
Разговор затих, каждый ушел в свои мысли. Я все больше удивлялся тому, что Майоров не вызывает меня на допрос. Прошло уже несколько часов нашего заключения, никто нами не интересовался. Я клял себя за то, что подался жалости и позволил себя увлечь спасением раненного. А зачем? Одной жизни больше, одной — меньше, какая разница. Эта мясорубка перемолет еще столько народу, что наш поступок на этом фоне теряет всякий смысл. Это для доброискателя отца Бориса все это имеет большое значение. Вернее он воображает, что имеет. А я не обременен заботой поиска добра не в себе, не в мире, я хочу лишь одного: выполнить то, ради чего я сюда приехал, и убраться навсегда из этих проклятых тем же самым Богом мест.
В палатку вошел лейтенант, что нас пленил. Он посмотрел на меня и кивнул мне головой. Я понял его без слов.
Сопровождаемый им и двумя конвоирами мы направились к палатке Майорова.
Он встретил меня стоя. Будучи ниже меня на полголовы, он внимательно разглядывал меня снизу вверх. Не исключено, перед тем, как приказать привести меня к нему, он долго раздумывал, как ему держаться. И выбрал официальный тон.
— Назовите себя и цель вашего пребывания в республике. Почему вы оказались на месте боя?
— Брось, Валентин, кто я ты знаешь лучше здесь любого другого. А почему я там оказался, я тебе говорить не обязан. Где хочу, так и нахожусь. Я свободный человек.
Майоров хмуро посмотрел на меня. Он был явно не в восторге от нашей встречи.
— Кто эти люди, что с тобой?
— В основном местные жители, они случайно прибились ко мне. Отец Борис из Москвы, он изучает здесь проблему добра и зла. Я ему посоветовал присмотреться к тебе, твой экземпляр как никто другой подходит для исследования этого вопроса как яркий пример торжества зла.
— Я бы тебе посоветовал выбирать выражения.
— Это я должен выбирать выражения? — Я вдруг почувствовал, как моя голова закружилась от вспыхнувшей внутри молнии ярости. — Да кто ты такой, чтобы мне об этом говорить! Ты отправил меня на три года в лагерь, ты сознательно соврал на суде под присягой. Ты думаешь такие вещи прощают. Будь у меня пистолет, я бы всадил в тебя всю обойму!
Я двинулся на него, Майоров отступил на несколько шагов и выхватил пистолет. Но я ждал от него таких действий, не успел он это сделать, как я схватил его за руку, резко вывернул ее. Пистолет грохнулся на пол, я же ударил Майорова в подбородок, и пока он летел к противоположной стене поднял с пола оружие.
Майоров закричал, включив свой голос на максимальную громкость. В палатку сразу же ворвались лейтенант с двумя конвоирами. Я оказался одновременно под прицелом сразу трех автоматов.
— Бросайте оружие, иначе мы стреляем! — звонко крикнул лейтенант.
Мне ничего не оставалось сделать, как выполнить приказ. Я бросил пистолет на пол. Лейтенант, соблюдая меры предосторожности, приблизился ко мне, поднял оружие и передал его владельцу, который поспешно сунул его в кобуру.
— Ты поплатишься за свой поступок, — угрожающе сказал Майоров.
Я же вдруг почувствовал, что успокоился. Без приглашения, я сел на табурет.
— Я хочу задать тебе несколько вопросов, Валентин.
Мое поведение застало его врасплох, несколько мгновений он растерянно смотрел на меня.
— Увезти его, товарищ подполковник? — спросил лейтенант.
На лице Майорова отразились сомнения.
— Подождите, лейтенант. Что ты хочешь спросить? Только в их присутствие, — кивнул он на конвой.
— Тем лучше, будут свидетели. Объясни, почему ты не пришел на помощь разведотряду?
— Я не собираюсь давать тебе отчет в своих действиях. Ты и тогда и сейчас много на себя берешь.
Я посмотрел на него.
— Ты был капитаном, стал — подполковником. Растешь, Валентин.
Я вдруг заметил, как по его лицу пробежала и быстро скрылась змейка довольной улыбки.
— Значит, заслуживаю. Тебе ли не знать, что в армии так просто чины не присваивают.
— Везде случаются ошибки. Но я слышал, что ты был начштаба полка. А сейчас командуешь батальоном.
— Это временно. Убили командира батальона и мне приказали исполнять его обязанности. Скоро пришлют другого человека. Ты все спросил?
— Ну что ты, дорогой Валентин, я не задал самых главных вопросов. Скажи, зачем ты это сделал?
— Уведите его и тщательно стерегите. Он очень опасен, — приказал Майоров. — Если он попытается бежать, стреляйте на поражение.
— Убить меня хочешь, Валентин. Такого удовольствия я тебе не доставлю. Я еще не расквитался с тобой за оказанную мне на суде услугу.
— Мы с тобой вряд ли больше встретимся, я передам тебя и всех, кто с тобой, ФСБ. Так что готовься снова к встрече со следователями. Тебе не привыкать, — насмешливо произнес он.
Я лишь мог от вновь охватившей меня злости только скрипнуть зубами.
Под конвоем я вышел из палатки.
— Как ты можешь служить под командованием такой мрази? — спросил я у лейтенанта.
Тот посмотрел на меня, но ничего не сказал.
— Вы давно тут стоите? — снова задал я вопрос.
— Третьи сутки, — сквозь зубы процедил мой конвоир.
