С Маркузиком у меня были приятельские отношения.
— Привет, дружище. Запрягай телегу…
Мы расселись по ранжиру: я впереди, а Латышев на заднем, начальственном сиденье.
— Куда двигаем, товарищ полковник? — спросил Маркузик, выруливая за ворота.
— Дуй по проспекту. Возле Цветочного бульвара повернешь в сторону Центрального банка.
«Мазда» набрала скорость и лихо помчала по припорошенному снегом проспекту.
Я искоса глянул на Латышева. Похоже, он, как и Маркузик, любил быструю езду.
Киллер
Наум Борисович трудился над фаршированной рыбой. Он был рыжеволос, умеренно упитан и, похоже, не дурак поесть: стол, накрытый на двоих, мог накормить взвод.
Когда я вошел в банкетный зал, он на миг оторвался от еды, кивнул на мое приветствие и потянулся за очередным куском.
Чон, прошествовав на свое место, сел, но к еде не притронулся — выжидательно поглядывал на босса.
Наконец тот вытер руки о накрахмаленную салфетку, отхлебнул из высокого бокала вино и откинулся на спинку кресла.
— Что я тебе говорил? — Он победоносно улыбнулся Чону. — Какой орел, а? Парня нужно брать. Теперь согласен?
Чон промолчал. Его восточное лицо оставалось бесстрастным и неподвижным.
Он смотрел прямо в глаза Витаускасу спокойно и выжидающе.
— Как его зовут? — спросил у Чона, наморщив лоб, Наум Борисович, будто меня здесь и в помине не было.
— Алексей. Фамилия — Листопадов, — не спеша ответил тот.
— Я хочу предложить тебе две тысячи баксов в месяц. — Наконец президент «Витас-банка» соизволил одарить меня благосклонным взглядом. — У нас больше получает разве что Чон. И я… — Он рассмеялся. — Ну что, по рукам? — спросил Наум Борисович.
Меня так и подмывало поторговаться, чтобы сбить спесь с Наума Борисовича.
Но тут я вспомнил про Абросимова и решил больше судьбу не испытывать. Иначе он меня просто в порошок сотрет.
— Чем я буду заниматься?
Я спросил только потому, что продолжал доигрывать роль несговорчивого и недалекого служаки, воспитанного совсем на иных принципах, нежели новое поколение, для которого такой вопрос вообще не стоит: не важно, что делать, лишь бы бабки платили, и побольше.
— Работать по специальности, — снова осклабился Наум Борисович.
— Это как?
— Очень просто. Махать кулаками. Правда, такая возможность тебе будет выпадать не часто, но когда нужно, придется и шею подставлять.
— За две тысячи?
— Логично. А ты парень не промах, — с удовлетворением покивал Витаускас.
— Уж какой есть…
— У нас еще полагаются премиальные и страховка.
— Сколько?
— Сумма премиальных колеблется. От двух штук и выше.
— Я так понимаю, премия бывает не часто.
— Понятное дело. Только за выполнение особо опасных заданий.
— А как насчет страховки?
— Страховка составляет пятьдесят тысяч долларов.
— Всего-то?
— Мало?
— Для меня не имеет значения сколько.
— Почему?
— Если я отправлюсь в мир иной, страховку получать будет некому.
— Это прискорбно. Но больше предложить не могу.
— И на том спасибо.
— Так ты согласен?
— А у меня есть лучший вариант?
— Слова не мальчика, но мужа…
И Наум Борисович в который раз показал вставные фарфоровые зубы.
— Договорились, — сказал он. — Нужные бумаги оформим завтра в офисе. Поступаешь в распоряжение Чона. Его приказания ты должен выполнять беспрекословно. Это тебя не пугает?
— Я привык…
— Вот и хорошо. А теперь можно и обмыть наше соглашение. Придвигай кресло и присаживайся. — Он повернулся к корейцу: — Чон, пусть принесут еще один прибор.
— Спасибо, я не голоден. А спиртное почти не употребляю.
— Возражения не принимаются. Садись к столу. Это первый мой приказ.
— Слушаюсь.
— Вот так-то оно лучше…
Наум Борисович умел быть хлебосольным хозяином.
Я решил больше не выпендриваться, чтобы завоевать его расположение, потому как Чон оставался все таким же холодным и неприступным.
Значит, он так и не смирился с решением о моем приеме в охрану…
Я мог только догадываться, что у него на уме. Похоже, служба в разведке приучила Чона не верить даже очевидному.
И я совершенно не сомневался, что его люди перелопатили всю подноготную прапорщика Листопадова.
Но не нашли ничего подозрительного. Иначе Наум Борисович вряд ли позвал бы меня в банкетный зал.
Наверное, у них по поводу моей персоны возникли разногласия. И их причины лежали, что называется, на поверхности — Чон, как мастер-наставник по тхеквондо, учитель, не смог вынести позорного поражения своего ученика сначала в финале соревнования, а теперь и в ресторане.
То, что и он, и Наум Борисович весьма пристально наблюдали за дракой, я понял по нескольким оброненным фразам Витаускаса, торжествовавшего свою победу, — как же, заполучил такого бойца…
Домой меня отвезли около двенадцати ночи, после того как охрана сопроводила босса на его загородную дачу.
— Придешь в банк к десяти, — распорядился Чон. — Пропуск я закажу.
— Есть, — ответил я по-военному.
— После отдела кадров — ко мне в кабинет. Тебе покажут, где он находится. Форма одежды — костюм, белая рубашка, галстук. Ничто не должно стеснять движений. Это, я думаю, тебе понятно…
— Так точно.
— Добро. Бывай…
Я молча кивнул и вежливо попрощался. Чон что-то буркнул в ответ и уехал.
Милый парнишка, ничего не скажешь…
Здание «Витас-банка» выглядело солидно и богато: мраморная облицовка стен, тонированные стекла, надраенная до блеска бронза вывески, фонтан в холле, вазы с цветами…
И крутые мальчики в безукоризненных костюмах с радиотелефонами, зорко следящие за клиентами.
Я успел заскочить на свою прежнюю работу и повидаться с Болото, который обычно приходил на час раньше.
Он долго изучал мое заявление, будто перед ним была не обычная бумажка, а древний манускрипт.
Затем, тяжело вздохнув, поставил визу и подпись.
— Я так понимаю, уговаривать вас остаться не стоит? — спросил Андрей Исаевич больше для проформы, нежели с какой-то определенной целью.
