Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
— Вот тут — место жительства, тут и шебуршите. С хозяином согласовано. За пределы флигеля в дом не углубляемся, там прописаны другие физические лица, к делу отношения не имеющие.
Деревянная дверь открывается и на пороге оказывается Яся. У нее мокрые волосы, в руках — полотенце. Валентин Михайлович не обращает на девушку внимания. Он рубленым движением тычет совком ладони в тетю Таню.
— Вот — понятая. Внесете в протокол как соседку, во флигеле не проживает, в родственных отношениях не состоит, все чистяк.
— Что тут происходит? — спрашивает побледневшая Яся.
Садовник не отвечает на ее вопрос и даже не оборачивается в ее сторону. Он продолжает инструктировать милиционера и саранчеватого юношу:
— Если второй понятой потребуется, внесете меня, паспортные данные потом впишу сам. Закончив, выходим через этот вход, дверь в дом не трогаем. Я на камерах увижу, что вышли, — провожу за ворота. Работайте!
Валентин Михайлович энергичной походкой удаляется по снегу к основному входу. Пожалуй, его имиджу критически не хватает белого плаща с кровавым подбоем. Без садовника гости заметно смелеют. Молодой человек в плаще закладывает руки за спину и интересуется:
— Янина Сергеевна?
— Да, — выдавливает Яся.
— Мы к вам в гости по делу двадцать два тридцать три двадцать три один Ка эр, — приветливо улыбается он. Если бы саранча могла улыбаться, улыбка получалась бы именно такой: зеленоватой и физиологически неприятной, как раздавленное насекомое в пятнышке вытекших внутренностей. — Я — Корзун, судебный исполнитель Фрунзенского межрегионального отдела Государственной службы судебных исполнителей. Разрешите пройти?
Яся отступает назад в комнату, и они поднимаются — сначала бурый плащ, за ним милиционер и наконец замыкающей это шествие горя — цокающая каблучками тетя Таня. Последняя опять достает зеркальце и поправляет волосы. Она жалеет, что не взяла с собой тушь и кисточку — можно было бы завершить мейкап на месте.
Гражданский по-хозяйски снимает набухшую хламиду, превращаясь из человека в буром плаще в человека в зеленом с искрой костюме.
— Вещи в данном помещении находятся в вашей собственности? — уточняет он и потягивается.
Яся кивает. Вошедшие осматривают обстановку: кровать, прикроватная тумба, ночник, письменный столик, венский стул с протертым гобеленовым сидением, еще советская пятирожковая люстра.
— Хм, скромненько, — выдавливает Корзун.
Милиционер крутит головой по сторонам и кивает: действительно, скромненько.
Тете Тане хочется сказать, что за дверью флигеля у них — миланский дуб, каррарский мрамор, неаполитанская мозаика и голландские витражи, но ей кажется, что эта новость будет не вполне к месту. Судебный исполнитель устраивается на Ясином стуле и начинает заполнять опись в протоколе осмотра места прописки.
— По закону, Янина Сергеевна, — приговаривает он, иногда делая паузы, чтобы четче сформулировать мысль. — Я не могу описать… У вас… Ни единственную кровать… Ни письменный стол со стулом… Тем более что вы можете возразить, что письменный стол является у вас орудием производства, вы ведь, кажется, журналист… Я включу в опись прикроватную тумбу… Тумба… э… орехового, кажется, дерева. — Сказав это, он протягивает милиционеру бумажную полоску ордера. На полоске, рядом с инвентарным номером, значится слово «Описано».
Милиционер ищет, как закрепить полоску на тумбе, и не находит — тумба состоит из ровных отполированных древесных плоскостей и трех ящиков. В конце концов он привязывает полоску к рукоятке одного из ящиков льняным шнурком и сцепляет узел вдавленной в сургуч печатью. Куртка на милиционере на два размера больше, чем надо, его ладони тонут в серо-черных рукавах.
— И — лампа…
Зеленый костюм подходит к волшебному деревцу из брабантского стекла, призрачный свет которого освещал Ясины сумеречные свидания с мамой. Он теребит подушечкой большого пальца крохотную фею, расположившуюся на ветвях, и восхищенно заключает:
— А вот это, кстати, нормальная вещь. Как ее записать? Э… Устройство ночного света из капельного э… стекла… Это ж не хрусталь, да? С встроенными в него… э… латунными, да? Это же латунь? Или медь? Латунными запишу… Фигурками женщин… с крыльями бабочек… Нет, крылья бабочек — это лишнее, будут потом ржать, — он вычеркивает что-то в протоколе.
Он протягивает милиционеру ордер на ночник, тот оборачивает его вокруг выполненного в форме сосновой шишечки навершия и закрепляет шнуром.
— Так, оценочная стоимость будет… — продолжает саранча. — Э… для тумбы… э… Ну, скажем, двести условных… А для лампы этой… Я думаю, на косавелло потянет, это ж антиквариат…
Жаргонное выражение, употребленное судебным исполнителем, внезапно выводит Ясю из ступора: она начинает понимать, что происходит поедание саранчой бесценных предметов ее детства. И она произносит отчетливо и спокойно:
— Так. Руки на хер. От фей убрали. Оба.
— Ядвига! — вскрикивает тетя Таня. — Ты что!
Милиционер удивленно поворачивается к ней. А девушка справляется с собой и произносит, подавляя частыми выдохами напор поднимающейся из легких ярости:
— Вещь. Эту. Не трогайте. Не трогайте эту вещь!
— Ядвига! — снова вскрикивает тетя Таня. — Не морозь!
Яся подходит к ночнику, с некоторым усилием разрывает льняной шнурок, складывает ордер в два, четыре, восемь раз и рвет, рвет на мелкие кусочки — медленно и тщательно.
— Не проблема, — усмехается саранча своей парализующей волю улыбкой, и у Яси мелькает быстрая мысль о том, как странно, что человек может успеть стать таким говном в такие юные годы — обычно для этого требуется некоторая работа возраста. А зеленый с искрой продолжает: — Ордера вы можете рвать сколько угодно, главное опись в протоколе, гражданка.
— Вы не можете! Забрать! Это! У меня! — выдыхает Яся.
Ей хочется добавить, что ни один суд, ни один судебный исполнитель, ни один милиционер не может отнимать у человека детство и просто даже залезать туда, где живет мама.
— В чем дело? Вещь вам не принадлежит? — приподнимает бровь саранча. — Я же уточнил с самого начала, все ли в помещении находится в вашей собственности. С этого начали. Это не ее лампа, да? — он обращается к тете Тане. — Не вашей дочки?
Слово «дочка» запускает в мозгу тети Тани сложную и неочевидную реакцию. Кроме того, у нее, видно, своя история отношений с этими феями и цветными стеклышками. Потому что она сжимает губы в узкую полоску, раздувает ноздри и выдает с нарастающим нажимом:
— Это — вещь исключительно этой девушки. К нашему быту в доме она не имеет никакого отношения. Это ее личный… осветительный предмет… доставшийся ей от мамочки…
— Ага, — удивленно говорит судебный исполнитель. Ему странно, что, имея возможность сохранить в интерьере очевидно дорогую вещь, гражданка, приглашенная в качестве понятой, почему-то от этой вещи избавляется.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
