Тем временем белолицый сделал заказ. Через мгновение скатерть на его столике была заменена на новую, а еще спустя минуту на ней оказалось запотевшее ведерко с бутылкой самого дорогого реймского шампанского. На закуску белолицый господин попросил себе утиной печенки с зажаренными хлебцами и вареньем из маринованного лука.
Журналисты украдкой присматривались к соседу, покуда один из них не признал в белолицем известного целителя Нила Петровича, который, по слухам, лечил пациентов оккультными методами, с использованием колдовских заговоров. Его участие в выкупе земель представляло сенсацию, и худой журналист, автор разгромных статей о злоупотреблениях правительства, решил не мешкая приступить к выполнению профессиональных обязанностей репортера.
Набравшись духу, он подошел к столику белолицего и назвал свое имя. Стекла его круглых очков в железной оправе от волнения запотели, острый подбородок немного дрожал.
— Прошу прощения, что обращаюсь к вам, не будучи представленным, — проговорил он, немного заикаясь от волнения. — Пройти мимо и не выразить вам своего почтения я просто не мог. Нил Петрович, если не ошибаюсь? З-з-знаменитый доктор?
Смерив журналиста взглядом, белолицый усмехнулся:
— Вы не проходили мимо, а сидели рядом, любезнейший. Впрочем, это значения не имеет. Я действительно Нил Петрович, а вам что угодно, позвольте узнать?
— Видите ли, — скороговоркой начал журналист, — я пишу большую статью о нынешнем состоянии медицины в наших южных губерниях, где недавно была эпидемия тифа, и опрашиваю с этой целью докторов больниц, а также частнопрактикующих врачей. Я слышал о вас и ваших методах, и мне хотелось бы узнать ваше мнение…
Тут журналист замялся, соображая, как подвести разговор к интересующему его вопросу. Никакой статьи о состоянии медицины он, разумеется, не писал и не собирался. Намерением Степного было побольше узнать об участии доктора в получении выкупных денег.
Белолицый внимательно посмотрел на собеседника. О том, что интерес журналиста никак не связан с эпидемией тифа, он догадался сразу, но до поры не мог разобраться, чего от него хочет этот тщедушный писака. На первый взгляд тот не внушал никаких подозрений, поэтому Нил Петрович со снисходительной и в то же время дружелюбной улыбкой пригласил его за свой столик.
Завязалась беседа. Степной наконец придумал тему для разговора и стал расспрашивать белолицего доктора о природе эпидемий и борьбе с ними. Нил Петрович отвечал подробно и вполне по-научному — никаких признаков того, что он лечит не так, как остальные врачи, не было и в помине. Перевести разговор на интересующую журналиста тему никак не получалось. Обычные уловки — лесть, притворное восхищение заслугами собеседника, неодобрительные высказывания о его коллегах — на белолицего доктора не действовали.
Вскоре, сам того не замечая, журналист превратился из охотника в дичь. Вместо того, чтобы задавать доктору вопросы, он принялся рассказывать о себе. Нил Петрович вел беседу умело и спустя некоторое время истинные намерения журналиста стали для него ясны. Поняв, что участие доктора в выкупе земель для Степного не тайна Нил Петрович насторожился. Ему не терпелось узнать, как много было известно этому проныре и какую опасность он мог представлять.
Чтобы развязать Степному язык, Нил Петрович заказал вторую бутылку шампанского, потом третью. Худощавый журналист, который уже успел выпить с друзьями немало крепкого дешевого пива, не стал отказываться и опрокидывал в себя один бокал за другим. Его манеры становились все развязнее, а голос все громче. Нил Петрович, напротив, оставался совершенно трезв. Чтобы не возбуждать у собеседника подозрений, он умело изображал пьяного, хохотал и говорил так же громко.
Компания сидевших невдалеке газетчиков и их жен, казалось, забыла о своем товарище и обсуждала новую тему: условия мира с Японией и причины поражения, до глубины души потрясшего русское общество, которое еще год назад грозилось «закидать косоглазых шапками». В общей беседе не участвовала лишь одна из женщин, супруга Степного. Она напряженно прислушивалась к разговору за соседним столиком. Звук голоса доктора будил в ней неясные воспоминания. Как бы невзначай она то и дело оборачивалась, пытаясь увидеть лицо говорящего, но доктор сидел спиной, и она видела лишь его седой затылок и мощные широкие плечи.
Прошло менее часа, и худощавый журналист был безнадежно пьян. Язык его окончательно развязался, и он, уже не скрываясь, с глупым смешком выпытывал у доктора, что тот делал в банке на Большой Морской третьего дня и на что ему такая огромная сумма денег…
Нил Петрович удовлетворенно откинулся в плетеном кресле: он убедился, что Степной был лишь случайным очевидцем этого события и ничего толком не знал. Взаимоотношения доктора с князем и старой графиней оставались тайной для непосвященных, и, следовательно, этот свидетель не представлял большой опасности.
Дальнейший разговор с газетчиком теперь не имел смысла. Однако отвязаться от Степного оказалось не так-то просто: напившись, тот буквально повис на докторе и панибратски держал его за пуговицу сюртука, не отпуская ни на секунду.
Оценив обстановку, Нил Петрович решил ускорить естественный ход событий и заказал официанту графин водки. «Еще немного, — решил он, — и этот бумагомаратель рухнет под стол, а я смогу спокойно сойти на берег».
На берегу Нила Петровича ждали важные дела. Хотя деньги от графини еще не были получены, он уже начал раздумывать об их выгодном вложении. От одного из бывших своих пациентов он узнал — естественно, под большим секретом — о планах французского банка «Сосьете Женераль» увеличить долю в Русско-Азиатском банке. Парижская дирекция предполагала выкупить у русских держателей их акции. Упускать такую возможность было нельзя, и Нил Петрович спешно договорился о встрече с двумя крупными петербургскими акционерами. На встрече он предложил приобрести их доли в капитале на выгодных для продавцов условиях. Предложение было принято, оставалось лишь подписать необходимые бумаги. В случае удачи Нил Петрович смог бы впоследствии перепродать купленные акции французам втридорога и тем самым умножить состояние.
Мысли унесли Нила Петровича далеко. Глядя на проплывающие мимо гранитные набережные, на роскошные дворцы и дорогие экипажи, он представлял себя хозяином одного из этих величественных зданий. А вот и Зимний дворец. Всматриваясь в его окна, Нил Петрович вдруг подумал: «А что если попросить графиню представить меня ко двору? Говорят, великий князь каждый год ездит лечиться от анемии в Карлсбад… Ну а я его вылечу здесь всего за два сеанса! Надо навести справки и быть во всеоружии, если представится случай…»
Между тем официант принес водку. Очнувшись от приятных мыслей, Нил Петрович снова обратил внимание на журналиста. Тот сидел, бормоча что-то себе под нос и продолжая держаться за костяную пуговицу сюртука Нила Петровича. Доктор мягко отвел руку журналиста, вложил в нее бокал, налил доверху водки и громко сказал, пытаясь оживить его интерес:
— Что же это мы все шампанское пьем? Не по-русски как-то! Это же чистый лимонад!
