Довольно долгое ожидание закончилось в мою пользу. Меня не только впустили в святая святых, но и проводили, а скорее отконвоировали, до приемной, где передали с рук на руки неулыбчивой, в строгом деловом костюме секретарше. Она тут же объяснила, что много времени Эдуард Владимирович уделить мне не сможет, его ждут в другом месте, и вообще он сейчас сильно занят, но тут массивная дверь отворилась, и я увидел Котова… совсем другого Котова!
Он был все так же лысоват и округл, но манера себя держать и особенно выражение глаз не имели ничего общего с тем ласковым человечком, с которым меня знакомил Феликс. Пожав коротко руку, пригласил в кабинет, размеры которого не уступали спортивному залу средней школы. В сравнении с его обстановкой, офис Фила смотрелся приютом убогого чухонца, а то и кельей монаха-затворника. Опустился в огромное кресло за пустым, полированного дуба столом и воззрился на меня отсутствующим взглядом. Не произнес тех слов, с которых вежливый хозяин начинает беседу с гостем, не предложил присесть.
В приметы я не верю, но тут понял, что встреча с Мишкой была плохим предзнаменованием. Стоял, переминаясь, как двоечник перед доской, не знал, куда девать руки. Все происходило совсем не так, как я себе это представлял.
Поскольку немая сцена затягивалась, Котов взял инициативу на себя. Сказал сухо и где-то даже неприязненно:
— Вы хотели меня видеть!..
Я облизал пересохшие губы. Воздух в кабинете был кондиционированным, но от холодного приема меня бросило в жар. Надо было с чего-то начинать, и я произнес:
— Спасибо, Эдуард Владимирович, что уделили мне время, я вас долго не задержу. — Сказал и понял, что, начав с ходу извиняться, поставил себя в положение просителя. Впрочем, таковым я, по сути, и был. Но, деваться некуда, продолжал: — Дело в том, что… — запнулся. Причем здесь какое-то дело, отвратительная привычка прятать смысл в пустых словах. Разозлился на себя и начал сначала: — Я так понимаю, вы приступили к реализации моей идеи новой рекламной стратегии…
Не спуская с меня глаз, Котов пожевал губами.
— Поскольку я знаю, откуда вы черпаете информацию, остается только согласиться.
И все! Никаких комментариев, только констатация факта. Но оказалось, с выводами я поторопился. После небольшой паузы он почти нехотя добавил:
— Вам хорошо заплатили. Какие-нибудь претензии?..
Я покачал головой.
— Упаси Боже! Но в развернутую вашим агентством сеть… — хотел сказать: попалась, но вовремя остановился, — в нее, в качестве сотрудника, была вовлечена женщина, нарушившая по недоразумению условия контракта…
Котов не дослушал:
— Фамилия?
Придвинул к себе стоявший на краю стола ноутбук и пощелкал клавишами. Я наблюдал, как он бегает глазами по строчкам.
— Да, соглашение с Виктимовой имеется! Она дважды пренебрегла включением телефона во время акции, то есть грубо нарушила его условия. Прошу заметить, время проведения рекламных бесед наши сотрудники выбирают сами, мы им ничего не навязываем. К тому же, как следует из самого факта нашего разговора, она плевать хотела на пункт о конфиденциальности, что в значительной мере ужесточит штрафные санкции.
Котов замолчал, перевел на меня взгляд.
— Все так и есть! — согласился я и сделал попытку улыбнуться. Тщетно, ответной реакции не последовало. Воротило с души, но разговор надо было продолжать. — У меня, Эдуард Владимирович, к вам просьба: не могли бы вы, в порядке исключения, избавить Анну от уплаты штрафа и вообще…
— …от нее отвязаться! — закончил за меня Котов, хотя паузы я не сделал, а значит, времени на это ему не давал. — Нет, не мог! Такие уступки разрушают бизнес. Прежде чем выпустить наших сотрудников в народ, мы проводим с ними занятия. Пойдет слушок, что выполнять контрактные обязательства — извините за тавтологию — не обязательно. Это подорвет дисциплину. Если вы хотите погасить ее задолженность сами, я препятствовать не стану, но в покое мы вашу Виктимову не оставим. Контракт в любом случае придется выполнять, он многолетний, а по его окончании держать язык за зубами. Пока количество работающих на нас людей не достигнет критической массы, раскрытие информации о деятельности агентства крайне нежелательно и будет жестоко преследоваться.
Его суконный, бюрократический язык меня покоробил. По наивности я считал, что Котов сразу же выдвинет мне конкретные условия, только он, похоже, торговаться не собирался.
— Но возможно, я мог бы быть вам чем-то полезен! Сумма, о которой идет речь, совершенно неподъемная…
— Виктимова знала, на что шла! — холодно отрезал Котов. Отъехал на кресле от стола и закинул одну полненькую ногу на другую. Повторил за мной, как если бы взвешивал мои слова: — Полезен?.. Нет, не думаю! Вы ведь не согласитесь принять наравне с другими участие в предложенной вами же кампании?
— Речь о другом! Мои креативные возможности вам известны, если хотите, можете поговорить с Феликсом…
— В этом нет необходимости!
Котов неожиданно улыбнулся, но улыбка ни в малой мере не сделало его похожим на того добряка, что я встретил у Фила. Улыбался он собственным мыслям.
— Вы упомянули креатив, и мне подумалось, что сейчас, пожалуй, мы меньше всего в нем нуждаемся!
Настроение его видимым образом изменилось, ему явно хотелось развить свои представления о предмете. Это была мне на руку. Если удастся сломать лед в отношениях, можно будет попробовать нащупать компромисс или, по крайней мере, ослабить давление. А там, глядишь, уломаю Фила, и он замолвит за нас с Анькой словечко. В другое время это «нас» меня бы удивило, но времени разбираться в уместности применения множественного числа не было. Я уже приготовился поддакивать и соглашаться, но тут, как назло, ожила внутренняя связь, и скрипучий голос секретарши проинформировал:
— Эдуард Владимирович, вы не забыли, вас ждут в администрации президента!
— Спасибо! — нажал кнопку Котов и пробормотал, но так, чтобы я слышал: — Потерпят, не маленькие! — и громче: — На чем я остановился? Так вот, говоря о нежелательности креативного мышления, я имел в виду так называемые народные массы. И ситуация эта характерна не только для России. Во всех развитых странах человека стремятся сделать предсказуемым и собрать о нем максимум информации. Вам, с вашими блестящими аналитическими способностями, не надо объяснять, что речь идет об управлении толпой или, если вы предпочитаете иную терминологию, народом… — Ухмыльнулся, что-то вспомнив. — Он у нас самый независимый в мире, поскольку от него ничего не зависит, и это, что не может не удивлять, его полностью устраивает.
Найдутся такие, кто скажет, что русские люди по природе своей духовны, и мнение это имеет право на существование. Важно другое: на улицу защищать свои принципы они не выйдут, будут сидеть по кухням и под рюмочку мазохитствовать. Этот скрытый от глаз пласт надо тоже учитывать, когда речь идет о совершенствовании методов манипулирования массовым сознанием… — Видя мое желание открыть рот, махнул как-то очень по-свойски рукой. — Да ладно вам, антиутопии мы тоже читали, грамотные! Только смотреть на них можно и как на угаданные Замятиным и Оруэллом тренды развития общества, ведущие к тотальному обезличиванию человека. — Поднял указательный палец. — Прошу заметить, объективные! В таком случае мы должны говорить об умении использовать законы природы, ничем не отличающиеся от тех же физических. До сих пор это делалось топорно с привлечением газет и в основном телевидения, низводящих население до состояния жующих жвачку скотов, но мы живем в двадцать первом веке, нам нужны новые эффективные технологии. Мало разогнать людей по норкам, задача дотянуться до их подсознания. Выполнять ее вроде бы должны литература и искусство, но они у нас убогие, от одного взгляда на интеллектуальную элиту страны оторопь берет. Вместо того чтобы формировать образ мысли человека, они полощут его мозги в помоях, и так десятилетиями… — Вздохнул, как после тяжких трудов, коснулся ладонью лба. — Приходится заниматься этим делом нам!
