Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
– Ой, пане Винсентий, вижу, вы у нас мыслитель. Я уже успел сходить в подвал за коробкой grand cru, а вы всё сидите, как сидели, размышляете. Не нужно слишком много думать, потому что от мыслей только печаль в душе и боль в голове. Я выбрал и притащил вам самый лучший год. Если уж сочельник, так сочельник, и, как говорится, жизнь слишком коротка, чтобы пить плохое вино, а сегодня как раз такой случай, что нужно самое лучшее. А то как же, а то как же… Поставьте, пожалуйста, под елочкой для любезной пани Агнешки в подарок от старика Зигмунта две бутылочки риохи. И не какой-то там проходной, а отлежавшейся старушки gran reserva. Семилетняя. Тяжелая, насыщенная, букет такой, что аж ноздри трепещут от радости, а ум останавливается перед испанской загадкой. Хорошо сочетается с французским сыром. Лучше всего с рокфором, но и камамбер тоже подходит. Однако подать такое вино на рождественский стол к карпу или селедочке в сметане было бы восьмым смертным грехом. Никак иначе, никак иначе. Но вы, пане Винсентий, как француз всё и так прекрасно понимаете…
Рассказы о винах, текущие из уст пана Зигмунта, очаровали его с первого дня, когда он зашел в неприметный магазинчик под вывеской «Винный магазин. Год основания 1988». Если бы он умел писать книги, то договорился бы с Агнес, что исчезает на три дня, купил бы диктофон, запас батареек и скрылся бы с паном Зигмунтом в его подвальчике. А потом переписал бы все, что они там наговорят за эти три дня, в книгу под названием «О винах, вине и провинностях: краткий курс случайно открытого божественного чуда ферментации». Пан Зигмунт был кем-то вроде старой библиотекарши в старой библиотеке. Как она все знает про стоящие на полке книги, так и он все знал о винах, лежащих на стеллажах. Сотрет пыль с этикетки, всмотрится на секунду и начнет рассказывать какую-нибудь историю. География, история, ботаника, политика, теология, криминалистика, поэзия, лав-стори, триллер, сексология, философия. Практически все, что может предложить литература с крупицами поэзии, потому что часто в свои повествования он вставлял короткие стишки, фрашки или даже лимерики. Начиная с Моисея, продолжая Данте, Толстым, Ремарком и кончая Уэльбеком.
Несмотря ни на какие возражения, пан Зигмунт сам вынес к машине коробку с бутылками.
– Пане Винсентий, пане Винсентий, даже не заикайтесь. Мне главное, чтобы вы доставили всё в целости и сохранности, а то какой-то вы задумчивый. Одно дело молоко уронил и пролил, и совсем другое – вино, тем более гранд крю. Было бы жаль – предпоследняя коробка. Одну оставил себе – семья съедется сочельник отмечать. Дочка с внучкой и новым мужем с Еленей Гуры приедут. Путь неблизкий, а как у нас дело с дорогами обстоит – сами знаете. Новый муж впервые будет с нами отмечать, так что придется самое лучшее поставить. А то как же, а то как же… Дочка говорит, что в винах разбирается. Первый-то ее только водяру хлестал. Даже коньяк не любил. Да-а-а, пустой человек, никчемный. Мало того, что алиментов не платит, так еще и с ребенком знаться не желает. Жалко мне было внучку, когда она, грустная такая, меня всё про папу да про папу спрашивала. А где он, этот папа? Зато теперь, когда второй муж появился, больше не спрашивает. А ваш сыночек, пане Винсентий, как сейчас? Ведь когда вы в последний раз ко мне заезжали, как-то не очень у него со здоровьем было…
Действительно, Джуниор тогда сильно болел. Первая в его жизни ангина. Жар. Тяжело дышал. Все ночи напролет плакал. Они с Агнешкой сидели, сменяя друг друга, у его кроватки. По нескольку раз за ночь вызывали «Скорую». В конце концов «скорая» перестала отвечать на вызовы. Он хотел подать в суд. Агнешка сказала, что у него не в порядке с головой и что во Франции тоже не приехали бы, разве что после десятого такого вызова не к ребенку, а за ним со смирительной рубашкой. Она была права. Он перегнул палку. К нему потом могли относиться только как к безумному отцу и как к «гребаному лягушатнику, который звонит в «Скорую» каждые пятнадцать минут». Он никогда не испытывал такого страха за жизнь другого человека, как тогда за жизнь Джуниора. Пусть это было глупо, но все было именно так. Ангина проходила. А по мнению Агнешки, так давно уж прошла. «Вин, конец ангины не означает, что миндалины у людей отваливаются. Прекрати мучить ребенка, то и дело лазить ему в рот шпателем». В тот вечер, когда Джуниор наконец спокойно заснул, они решили отметить его выздоровление бокалом доброго вина. Он поехал «за чем-то приличным» в магазинчик пана Зигмунта. Это было два месяца назад, а он всё еще помнит… – Сынок? Здоров как бык, – ответил он, крепко пожав руку на прощание.
Он отъезжал медленно от крыльца магазина, когда в зеркало заднего вида заметил размахивающего руками и бегущего за машиной пана Зигмунта. Пришлось остановиться и выйти из машины.
– Пане Винсентий, ну как же так, как же так, разве так можно? Без преломления?! С вами? Какой же я после этого хозяин… – Достал из кармана пиджака и чинно развернул белый шелковый прямоугольник платка, и, осторожно беря облатку, продолжил: – Хороших вам минут, пане Винсентий, и здоровья, а кроме того – спокойствия духа, потому что если в душе спокойно, то, в сущности, все у человека будет хорошо. Так говорил мой, царство ему небесное, папаша-покойник. А он знал, что говорил, потому что и работы в Германии во времена Гитлера пережил, и нашу польскую тюрьму времен Берута. Потому как ясно дело – кулак, реакционный элемент, если наш виноградник в колхоз отдать не пожелал, когда коллективизация настала. Топором на землемера замахнулся в пятьдесят третьем. Вот такие вот дела. До восемьдесят девятого, когда в Польше свободу объявили – а отец тогда уже старенький был, но все равно то, что у него в колхоз забрали, в душе не отпустил. А как в октябре девяносто первого колхозы ликвидировали, то папаша с адвокатом сразу письмо на имя председателя агентства[33]написали с требованиями немедленного возврата отнятой у него коммунистами собственности. Отец послал письмом выписку из кадастровой книги, но и это не помогло. Землю назад он не хотел, а хотел компенсацию. Слишком старый был, чтобы виноградник восстанавливать. Год ждал ответа. И пришел наконец ответ. А как же, а как же. Всё чин чинарём. Написали ему, что еще до него в агентство обратился «законный владелец», то есть курия, якобы на территории которой находился отцов виноградник. Как так получилось, что у отца была своя запись в книге, а у курии своя, мы до сих пор не знаем. Однако в конце концов всё к тому сошлось, что кадастровая книга курии для агентства оказалась более важной. Сначала папаша за свою землю воевал с топором в руках против коммунистов, а под конец жизни – с пером и бумагой против попов. Ни гроша не получил. Только нервы себе истрепал. Последнее письмо пришло из курии уже после его смерти. Умер тихо, во сне. Всегда хотел умереть в относительно добром здравии, чтобы не быть обузой для родни. Еще при жизни просил, чтобы на его похоронах ни одного «попа», прости господи, не было. И таки не было. Ибо такова была воля покойного. Хорошо, что мать-покойница не дожила до этого дня. Не то умерла бы от горя и стыда. И лежать на церковном кладбище тоже не пожелал, хоть там вся наша семья похоронена. Вместе с нашей мамой. Отец был человеком не просто гордым, а каким-то беззаветно, беспредельно гордым, как пьяный горец, который умрет, а настоит на своем. И до последней минуты жизни за эту свою честь сражался. Если надо, то с топором в руках. Вот и лежит теперь на коммунальном кладбище. Рядом с известным в городе коммунякой и к тому же сотрудником госбезопасности. Думаю, что это какая-то шутка Бога или Берута с того света, пане Винсентий. Вот такие вот дела… – добавил он тихо, протягивая облатку.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
