Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
– Встань, – тихо, но твёрдо произнёс боярин. – Негоже Царице Русской в ногах у злодея, обречённого на казнь, валяться.
Он поднял женщину на ноги, отёр рукой мокрые от слёз щёки и продолжил.
– Спасибо тебе за слово доброе, за любовь крепкую, а только…, – Берёзов отвернулся, потупил взор, подбирая нужные слова. – Не обессудь, Государыня, не умею я говорить велеречиво. А только предложения твоего принять не могу.
– Почему, голубь, или не веришь мне, в коварном обмане подозреваешь? Вот, смотри… – быстрым, едва уловимым движением она развязала шнуровку на платье, последнее легко и бесшумно соскользнуло с её белых точёных плеч и упало к ногам, представив боярину прекрасное, молодое тело. – Вот моя правда! Или ты думаешь, Грозный Царь заплатил бы такую цену, ради того только, чтобы обличить в новом преступлении и без того уже осуждённого на казнь? – Царица подняла руки, чтобы обнять своего милого, но, заметив его отстранённое от неё движение, отступилась. – Али не мила я тебе? Али красота девичья не радует глаз твой?
– Оденься, Царица, – боярин отступил на два шага и отвернулся к реке, давая возможность женщине одеться. – И красива ты, и мила. А только живут на Москве два человека – жена моя да сынишка малой, и ближе да роднее их нет никого во всём белом свете. Так что прости, матушка, врать не могу, – он снова повернулся лицом к уже одевшейся женщине и продолжил более твёрдым, решительным голосом. – К тому же, негоже русскому боярину от всего мира с чужой женой прятаться. Я честью не торгую, говорил уже, и на рассвете вернусь в темницу, как обещал.
Царица несмелыми шагами подошла к боярину и, уткнувшись лицом в его могучую грудь, снова заплакала.
– Я так и предвидела, милый мой, зная честность твою и верность слову. Но и мне без тебя не жить, как только сложишь ты голову свою на плахе, я кинусь из окна. Так может, этой последней ночью насладимся друг другом? Утешь сердце моё, другой ночи ни у тебя, ни у меня уже не будет. А я, соколик ты мой, так украшу тебе эти последние часы, как никто и никогда не украшал. Возьми же меня, яхонтовый мой, иль не слышишь, как призывно стучит сердце?
– Что ж ты творишь, баба? – уже с сердцем произнёс боярин, легонько, но решительно отталкивая от себя женщину. – Свою честь позабыла, так побереги честь государеву! Негоже блудной девке на троне московском восседать! Иди отсель, не то людей кликну!
Какое-то время так и стояла Царица недвижно, одними глазами наблюдая исподлобья за боярином. А тот, стряхнув раздражение, вдохнул глубоко прохладного ночного воздуху, насыщенного пряными ароматами трав и речной свежестью, выдохнул с силой, да и сел снова на крутой берег, подогнув под себя левую ногу.
– Так вот ты как, князь? – заговорила Царица сначала тихо, но всё более повышая голос. – Вор! – крикнула она призывно. Вороной жеребец, щипавший траву поодаль, стрелой метнулся к хозяйке и встал перед ней как вкопанный. – Так-то ты отвечаешь на любовь девичью? Девка я блудная? Так знай же…, – она лихо, по-мужски вскочила в седло, обнажая стройные белые ноги, – не ты, а я сейчас велю позвать опричников и скажу, что подкараулил ты меня во время ночной прогулки да и ссильничал, подлец. Что тогда? Не сносить тебе головы, милок.
– Моей голове всё одно пополудни палачу доставаться, – с отрешённой улыбкой проговорил боярин. – Так хоть честь сберегу да душу Господу чистой отдам. А ты, баба, что скажешь Царю Небесному? Как предстанешь пред нелицеприятным судом Его?
– С кем говоришь, холоп? Я сама Царица! Пока на земле, ты в моей власти, – женщина уже кричала, дрожа от яростного гнева, а конь под ней храпел, вставал на дыбы, бесился в нетерпении, готовый растоптать дерзкого боярина.
– А вот там поглядим, кто Царица, а кто блудница, – не глядя в её сторону, спокойно сказал Берёзов, бросая в воду камушек.
Гневные слова застряли в горле у разъярённой бабы, и она, с силой стиснув бока коню, стрелой ускакала в предрассветный утренний туман.
А там, за туманом, несколько в стороне от Яузских ворот уже начинала бледнеть заря, поднимая вверх стайки ночных мотыльков, так и не успевших этой короткой июньской ночью найти свой огонёк и исполнить всё то, что отведено им судьбой. Поднявшись высоко в воздух, эти крохотные ночные бабочки направили своё движение в последний путь, вперёд, к нарождающемуся свету, навстречу новому дню. Чтобы, окунувшись в первые лучи восходящего солнца, обжечь слабые невесомые крыльца и сгореть в победоносном сиянии света, первыми принося себя в жертву надвигающемуся завтра.
А завтра готовило Москве большой праздник крови, каких не было ещё на Руси со времён Мамая. Разбуженные ласковыми лучами утреннего солнца москвичи с ужасом увидели дорогу смерти из множества орудий казни и мучительства, проложенную через весь Китай-город непосредственно к Кремлю. Узрев такие грозные приготовления, люди подумали, что настал последний день для Москвы, что Царь задумал истребить их всех без остатка, а затем в безумной ярости сжечь столицу России, как Нерон Рим. В страхе люд московский попрятался кто куда – по подвалам и тёмным закоулкам, в надежде остаться незамеченными и избегнуть общей страшной участи. Обычно шумные, многолюдные улицы и площади города были пусты и безмолвны, незатворенные второпях лавки торговцев осиротели с оставленными в них товарами и деньгами. Даже бродячие псы, стаями сновавшие по улицам и переулкам в поисках пищи, каким-то собачим нюхом почуяв неладное, забились в щели и не смели пикнуть. Город вымер, как после чумы.
Вдруг, когда солнце уже доползло до своей наивысшей точки на небе, в давящей тишине внезапно опустевшего города зазвучали бубны и барабаны, запели трубы. Из кремлёвских врат на площадь верхом на осляти выехал Грозный Царь московский, сутулясь под непомерной тяжестью забот государственных и грехов человеческих, нервно озираясь по сторонам и улыбаясь безумной блаженной улыбкой. Следом за ним, потупив головы, шли приближённые бояре и князья, опасливо поглядывая исподлобья на земного владыку, понимая, что благосклонность судьбы – вещь непостоянная и изменчивая. За боярами, как бы отрезая им пути к отступлению, в стройном ополчении шествовал легион кромешников с собачьими головами и мётлами на сёдлах. Позади шли осуждённые, числом около трёх сотен, или даже более – в виде мертвецов, истерзанные, окровавленные, от слабости едва передвигая ноги. Колонна вылилась на середину площади и остановилась у подножья Василия Блаженного. Трубы и барабаны замолчали, всё стихло в ожидании дальнейших распоряжений Государя.
Царь слез с осляти, взошёл на высокий помост, сооружённый вблизи лобного места и, скрестив руки за спиной, встал на краю его, озирая бегающими глазами пустую площадь. Вслед за Иоанном на помост взошли его приближённые и тихо встали за спиной земного владыки.
– Эх! Славный денёк сегодня, – блаженно улыбаясь, молвил Царь. – Тепло, солнышко припекает, птички щебечут, радуясь лету – лепота, одно слово. Жаль только, никто не видит красоты такой, – сощурив глаза, Иоанн искоса посмотрел в сторону Малюты Скуратова. – Куда-то все подевались, спят наверное. Пора бы побудить уже лежебок.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
