— А то, что ты не из какого не из Союза художников, — прошипела она. — Я тамошнюю публику знаю, что-то ты на них не очень похож…
— Ай-яй-яй, — укоризненно покачал головой Шатохин, — а вы невежливая барышня, оказывается. Тыкаете мне, а я вам в отцы гожусь.
— Только не надо меня воспитывать. Лучше выкладывай, кто ты такой, и побыстрее. Иначе позвоню в милицию. У нас квартира под охраной, а тут всякие темные личности шляются…
Шатохину наглая девица изрядно надоела, он перестал церемониться и передвинул ее чуть в сторону, чтобы освободить дорогу, но она и не думала уступать, завизжала на весь дом:
И протянула руку к платяному шкафу.
— Ну хватит! — Он схватил ее за руку и по возможности вежливо вытолкал из прихожей в гостиную.
— А ты чего стоишь, козел? — заорала она на пребывающего в прострации красавца, а Шатохин, не теряя времени даром, ринулся вон.
Он не милиции боялся, он драгоценное время терять не хотел.
Глава 19
— У тебя что, ноги отнялись? — Виктория схватила Филиппа за рукав и стала трясти. — Эй, ты хоть слышишь меня?
Филипп, смотревший куда-то в стенку, с трудом перевел на нее мутный взгляд:
— Это ты ее?
— Ты че, обдолбанный? — Вика встала на цыпочки и приблизила свое лицо к Филиппову чуть не вплотную. Даже принюхалась, шумно втянув в себя воздух.
Филипп как стоял, так и рухнул в кресло, потянув за собой Вику.
— Зачем ты это сделала?
— Что, что я сделала? — Вика подбоченилась и продолжила критический осмотр уже с расстояния. Кто бы ей объяснил, что творится с этим олухом!
— Убила… Машку убила! — застонал Филипп, обхватив голову руками. — Я же говорил, что не хочу никакой мокрухи… Ты мне обещала!
— Да с чего ты взял, что я ее убила? Эй, смотри на меня! — Вика присела на подлокотник кресла и надавала Филиппу пощечин. — Смотри на меня, слизняк, размазня! — повторяла она громким шепотом, а Филиппова голова только безвольно болталась туда-сюда. Он даже не пытался уклониться от ее оплеух. — Смотри на меня, мерзавец!
В последний раз она перестаралась — разбила ему в кровь губу, но это по крайней мере подействовало. Наконец-таки он сосредоточил на ней свой ускользающий взгляд и пожаловался как маленький:
— Бо-ольно…
— А как ты думал, кобель! Как тебя еще в чувство привести! Быстро выкладывай, что там с Машкой!
— А ты разве не знаешь? — Филипп дотронулся рукой до своей разбитой губы и поморщился. — Не верю!
Вика потеряла терпение:
— Веришь — не веришь, мне плевать. Давай все по порядку: что здесь произошло с утра?
— С утра? — Филипп глупо улыбнулся, и Вике снова захотелось как следует смазать его по роже. — С утра заявился гражданин по фамилии Степанов и показал удостоверение лейтенанта милиции… Сказал… Сказал, что в какой-то роще нашли труп Марии Игнатьевны Пастушковой, ей кто-то проломил голову…
— Машке проломили голову? — Вика призадумалась. Прежде всего ее волновало, поможет им Машкина смерть или, наоборот, навредит. Помозговав с полминуты, она так и не пришла к определенному выводу. — И кому понадобилось ее убивать? — вырвалось у нее.
Теперь Филиппова улыбка стала уж совсем идиотской:
— Да кому же еще, кроме тебя?
— Ты это серьезно или придуриваешься? — Вика взяла Филиппа за подбородок, а потом брезгливо оттолкнула.
— Кто здесь придуривается, так это ты, — возразил он бесцветным голосом. — Ты сама сказала, что если Машка не будет сговорчивой, то ты ее… — Филипп провел ребром ладони по горлу.
— Может, я чего и говорила, — запальчиво отозвалась Вика, — но не делала! Не убивала я ее, ясно тебе? Но кто же ее прикончил, вот что интересно? Выходит, она еще кому-то дорожку перебежала? — ударилась она в рассуждения. — Какие за ней еще делишки могли водиться, кроме того, что она здесь все вынюхивала? Что-нибудь на лично-бытовой почве? Сомнительно! Кто позарится на такую кобылу? В любом случае нам нужно дудеть в одну дуду: мол, ее жизнь за пределами этой квартиры нам неведома. Да так оно, собственно, и есть. Плохо только, что милиция теперь сюда повадится: это спросить, то уточнить…
— Ага, — тускло поддакнул Филипп, — они сказали, что еще тебя будут спрашивать.
— Пусть спрашивают, — махнула рукой Вика, — я знаю, как с ними разговаривать. Так что тут у нас все нормально, не паникуй, паренек! — Она решила, что настала пора слегка подбодрить своего размазню-подельника. — И следи за собой, а то чуть что — он уже в глубоком обмороке. — И спохватилась: — Кстати, ты, часом, ничего лишнего не сболтнул? Хотя бы этому типу, что якобы из Союза художников явился. До чего же он мне не понравился…
— Ничего я не сболтнул, — тоскливо пробормотал Филипп и вдруг выдал: — Все равно у нас ничего не выйдет, так и так прогорим. Чует мое сердце, зря мы все это затеяли… Безнадежно… Все безнадежно…
— Ты что это?.. — Вика уловила в последнем паническом выступлении Филиппа какие-то новые нотки. — Что еще стряслось?
— А-а-а… Ничего нового. — Прежнее Филиппово возбуждение сменилось полнейшей апатией. — Все то же самое…
— То же самое — это что? — Тревога не покидала Вику.
— А то, что, кроме Машки, тут еще всякого хватает… Меня шантажирует моя бывшая жена, — выпалил Филипп, которому вдруг ни с того ни с сего полегчало от одной мысли, что все это очень скоро закончится. А уж как — плохо или хорошо, — не имеет принципиального значения.
— Жена?! — вскрикнула Вика, будто ее ужалили. — Почему я о ней ничего не знала до сего дня?
— А она и не бывшая. — Филипп получал странное, почти физическое удовольствие от происходящих с Викой метаморфоз, причем не в лучшую сторону. И без того узкая Викина физиономия вытянулась, бледные губы задрожали, а фамильная — от папочки-художника — складка на переносице обозначилась с отчетливостью глубокой расщелины в скале. — Мы с ней и не разводились, просто у меня в паспорте штампа не было. А свидетельство о браке, оно у нее! — закончил он почти торжественно.
Вика потеряла дар речи минут на пять, а потом как завопит:
— Мразь! Какая же ты мразь! Да ты всех подставил, понимаешь ты это? Если эта история выплывет, все пропало!
— Я и говорю, все пропало… — равнодушным эхом отозвался Филипп. — Ну и хрен с ним…
— А вот и не хрен… — Вику стала бить нервная дрожь, такой он видел ее впервые. — Я не позволю, чтобы все рассыпалось, не позволю! Я так долго об этом думала, я стольким пожертвовала… Думаешь, так приятно было с тобой кувыркаться? И если бы только с тобой, а то еще с одним старым кобелем! Чтобы… Чтобы потом остаться ни с чем! Не позволю, слышишь, не позволю! — Ее трясло, будто в падучей.