— Какой расчет? — настала очередь Алексея удивляться.
— Да элементарный] Как только она у тебя деньги стала брать — она совесть твою освободила. Ты теперь спокоен — ты не в долгу, ты свои отцовские обязанности выполняешь. Ей бы тебя к сыну на пушечный выстрел не подпускать, деньги не брать. Ты бы от сомнений, от неловкости, от собственного сволочизма бы с ума сходил. Вот тут ты бы от жены и ушел…
— Никогда! — скорее выкрикнул, чем сказал, Алексей.
— Ага! Видали мы таких. И много. Это последние лет десять самая распространенная история среди бизнесменов. Молоденькая девочка укладывает его в постель, рожает, и — за дверь. Стареющий папаша начинает дергаться, хочет начать жизнь заново, с молодой женой, с маленьким сынулей или дочурой и бросает свою немолодую супругу. Первые-то дети уже взрослые, им-то папаша нужен только ради денег. Сзади одни воспоминания про тяжелую счастливую юность, а впереди — полнокровная молодая семейная жизнь.
— А вот хрен-то! — Алексей вскипел. — Хрен, я говорю! Я эти истории знаю. Поживут они с пол годика с молодухой, а потом домой возвращаются. Так этим дело не кончается! Они еще ребенка у мамаши отсуживают и забирают себе! А старая жена только счастлива. Внуков ей не очень-то дают, няньки есть, а заняться нечем! Вот ей и радость. А то, что не ее — ей по фигу! Да и папаша рад — содержание ребенка куда дешевле, чем алименты, которая молодая стерва с него поиметь может. Выгода, браток! Выгода!
— Ну, и так бывает, — несколько обреченно согласился Павел.
— Еще как бывает! Сплошь и рядом! — продолжал кипятиться Алексей.
— Ну, а твоя-то история? Она что, лучше?
— Моя… — Алексей сразу сник. — Моя бы ничего, если бы Миша не заболел. Не буду тебя медицинскими подробностями грузить, но у него болезнь одна есть. Крови. У моего деда она была. Он и умер в двадцать шесть лет. Короче, Мише надо два раза в год процедуры определенные делать. А стоит это двадцать тысяч евро за курс. Эффект абсолютный — он может сто лет прожить. Но ты понимаешь, что такое сорок тысяч евриков в год?! — Алексей сам не заметил, как стал рассекать воздух рукой, сжатой в кулак. — Понимаешь?!
— А операция какая-нибудь не поможет? Там, пересадка костного мозга?
— Нет. Не знаю, может, нам голову морочат, но сказали, что надо делать минимум три пересадки. Каждая — сто тысяч. И то — стопроцентной гарантии не дают. А где я, блин горелый, триста тысяч возьму?!
Павел задумчиво смотрел на Алексея. Помолчал пару минут. Хотел было что-то сказать, но осекся. И лишь протянул:
— Да-а-а…
Алексей обмяк, начал заваливаться набок, промычал: «Обмо… Обмо…» — и затих. Голова как-то странно, неестественно повернулась в сторону окна, руки упали вдоль тела.
Павел, поняв, что у соседа обморок, стал нажимать на кнопку вызова медсестры…
— Ну ты, генацвали, напугал меня вчера. — Павел был рад возвращению соседа. — Тебя когда увозить стали, я думал, все. Больше не поболтаем.
— А вот тебе назло! — Алексей улыбался так, как может улыбаться человек, никак не рассчитывавший еще несколько часов назад, что какое-то время пожить ему все-таки отпущено.
— А что, тебя в реанимацию таскали? Клизму ставили?
— Хохмач ты, Паша! Может, и хорошо с таким рядом помирать! А знаешь, о чем я подумал, когда в себя пришел?
— О боге небось? — Павел ехидно хмыкнул.
— А вот ни хрена! Ты мне скажи, у тебя когда-нибудь секс втроем был?
— Ну ты, генацвали, даешь! Все-таки все мужики одинаковые! Что верующие, что атеисты!
— Так был или нет?
— Был, конечно. И так, и так.
— Как это: «и так, и так»?
— Ну, когда два мужика и одна девчонка и когда я с двумя девчонками.
— И как лучше? — Глаза Алексея заблестели.
— Одинаково противно. Потом, после всего, одинаково противно.
— Почему? — Алексей аж присел в постели, свесил ноги, крепко держась правой рукой за металлическую рамку в изголовье.
— А потому что скотство это. Животное что-то. Я потом несколько дней как больной ходил.
— Так мне что, не переживать, что у меня этого не было? — Алексей, казалось, искренне расстроился.
Несбывшаяся мечта оказалась никчемной? — хохотнул Павел.
— Ну, вроде того.
— Не переживай. Вообще, скажу тебе, брат, ни о чем не переживай. Вот я вроде все испробовал. И нищету, и богатство, и власть и, считай, рабство, и женскую любовь, море любви, и одиночество. Во всем есть и свои плюсы, и свои минусы.
— Ну, от большого количества денег еще никто не страдал!
— Э-э! Лешенька, ты ошибаешься! Ой, как ошибаешься! Знаешь, у меня по этому поводу своя целая теория есть…
— Интересно, у тебя сначала появилась теория и потом деньги, или сначала деньги, а потом теория? — не скрывая иронии, перебил собеседника Алексей.
— Хохми, хохми. Остряк! Нет, генацвали, параллельно все шло. Ну, слушай.
Когда у тебя денег не хватает, ты все время думаешь о них, соображаешь, на чем сэкономить, где подзаработать. Значит, денег должно быть «больше, чем X». То есть больше, чем некая величина, достигнув которую, ты можешь себе позволить купить все, что тебе разумно хочется. Понимаешь, не просто хочется, а именно разумно хочется. Потом наступает золотая пора. У тебя столько денег, сколько тебе нужно, при этом, и это самое главное, ты живешь с мыслью, что, если их почему-то потеряешь, потратишь, ты еще раз сможешь столько же заработать. А вот потом — самое страшное. Вдруг денег становится так много, что, во-первых, ты начинаешь думать не о том, на что потратить, а как сохранить. И главное, что ты понимаешь, что больше уже никогда столько ты не заработаешь. Я называю это «черта Y». Ты опять все время думаешь о деньгах. Думаешь, как их сохранить, надежнее вложить, не потерять. Но мало того, теперь их у тебя столько, что это заметно окружающим. И эти твои окружающие непременно хотят у тебя твои деньги, а это уже, как правило, активы — акции, доли, недвижимость, бизнес, как их у тебя забрать.
— Ну, это зависит от твоего окружения….
— Молчи, дурашка! Я же серьезно! Проблема-то в том, что чем больше у тебя денег, тем больше меняется твое окружение. Те твои друзья, кто были таковыми в период бедности, если только они не богатеют параллельно с тобой, вдруг начинают отходить в сторону. И ты себя с ними чувствуешь неловко. И им некомфортно.
— Ну, а это-то почему?! Ведь дружба — это не сравнение кошельков. Это что-то духовное, нравственное…
— Вот-вот! Именно нравственное. И когда тебя старый друг, который живет, еле сводя концы с концами, спрашивает: «А сколько стоят твои новые часы?», ты теряешься. С одной стороны, врать другу, что они дешевые, нельзя. Не хорошо врать друзьям, на хрена они тогда нужны? С другой стороны, сказать их реальную стоимость — это его унизить. Ведь стоят-то они его трехлетнюю зарплату! У меня был такой случай! Никогда не забуду. Спросил меня один студенческих времен друг. Я ему честно ответил. Так его жена на него таким взглядом посмотрела, с таким презрением, что я чуть ей не врезал! А он как побитая собака сидел.
