США, став колыбелью современного протестантского капитализма, явились и генератором культуры тоталитаризма. Все эти политические свободы, права, плюрализм и инициатива — вещь второстепенная по сравнению с мироощущением. Рабство вплоть до середины прошлого века было органично оправдано этим мироощущением — так же, как сегодняшние бомбардировки Ирака, от которых морщатся европейские союзники. Да по сути, рабство и сегодня может быть легко восстановлено в США после очень небольшой культурной обработки.
Очень важны проведенные в 60-х годах в Йельском университете социально-психологические эксперимента («эксперименты Мильграма») [19]. Суть опытов в том, что представительная группа нормальных белых мужчин из среднего класса, игравшая роль «учителей», наказывала сидевших в другой комнате «учеников» за каждую ошибку разрядом электричества все более высокого напряжения. Разумеется, ученик не получал никакого разряда, и цель эксперимента заключалась не в исследовании влияния наказания на запоминание, как говорилось испытуемым, а в изучении поведения «учителя», подчиняющегося столь бесчеловечным указаниям руководителя эксперимента. При этом руководитель не угрожал сомневающимся, а лишь говорил безразличным тоном, что следует продолжать эксперимент.
Перед опытами по просьбе Мильграма эксперты-психиатры дали прогноз, согласно которому не более 20 % испытуемых продолжат эксперимент до половины (до 225 в) и лишь один из тысячи нажмет последнюю кнопку. Результаты оказались поразительными. В действительности почти 80 % испытуемых дошли до половины и более 60 % нажали последнюю кнопку, приложив разряд в 450 в. То есть, вопреки всем прогнозам, огромное большинство испытуемых подчинились указаниям руководившего экспериментом ученого и наказывали ученика электрошоком даже после того, как он переставал кричать и бить в стенку ногами.
В одной серии опытов из сорока испытуемых ни один не остановился до уровня 300 в. Пять отказались подчиняться лишь после этого уровня, четыре — после 315 в, два после 330, один после 345, один после 360 и один после 375. Большинство было готово замучить человека чуть не до смерти, буквально слепо подчиняясь совершенно эфемерной, фиктивной власти руководителя экспериментов. При этом каждый прекрасно понимал, что он делает. Включая рубильник, люди приходили в такое возбуждение, какого, по словам Мильграма, не приходилось видеть в социально-психологических экспериментах.
В журнале одного экспериментатора записано:
«Один из испытуемых пришел в лабораторию уверенный в себе, улыбающийся — солидный деловой человек. Через 20 минут он превратился в тряпку — бормочущий, судорожно дергающийся, быстро приближающийся к нервному припадку. Он все время дергал себя за мочку уха и заламывал руки. В один из моментов он закрыл лицо руками и простонал: „Боже мой, когда же это кончится!“ Но продолжал подчиняться каждому слову экспериментатора и так дошел до конца шкалы напряжения»
[19, с.65].
Дело доходило до конвульсий. И все после опытов в сильном эмоциональном возбуждении пытались объяснить, что они не садисты, и их истерический хохот не означал, что им нравится пытать человека. Эрих Фромм, подробно обсуждая эти эксперименты, обращает внимание как раз на тот факт, что люди, подчиняясь власти, все же не становятся садистами — они подчиняются, но страдают. А некоторые даже не вполне подчиняются — вот что удивляет Фромма в американской действительности [19, с. 61–66]. Но потом, уже в 70-х годах, были проведены не менее впечатляющие эксперименты (П. Зимбардо), в которых часть испытуемых играла роль заключенных, а другая — роль тюремных надзирателей. Об этих опытах просто страшно читать. И мысль Фромма, что человек все же остается человеком даже в условиях, когда всеми средствами воспитания ему в подсознание имплантируется тоталитаризм, здесь нас не может утешать. Ибо это одновременно многое говорит о культуре, которой нас обязывают подчиниться.
Насколько легко сформированный американской культурой человек скатывается к тотальному ответу на возникающие проблемы, видно буквально на всех уровнях — от бомбардировок Ирака до семейных ссор. Вот телерепортаж из США. Приличный белый человек среднего возраста, предприниматель. Что-то не так ему сделали в страховой компании. Он не стал жаловаться по начальству, пытаться «уговорить девушек» и т. д. Сходил домой за оружием и боеприпасами, вернулся и перестрелял всех, кто был в конторе (а заодно и тех, кого встретил на лестнице). «Война всех против всех» в чистом виде.
Тоталитаризм укоренен и в реальной социально-политической практике США. Просто здесь он не бросается в глаза потому, что государство-Левиафан имеет достаточно денег, чтобы маскировать его. В Беркли я видел, как у пустыря, где ночуют бродяги-хиппи, круглые сутки дежурит оснащенная как космический корабль полицейская машина. А более бедный тоталитаризм просто разогнал бы этих бродяг к чертовой матери. Однажды, гуляя по городку, я несколько раз натыкался на удивительную пару: бредет престарелый бездомный, уже почти падая от усталости, волоча развязавшийся спальный мешок, а за ним в двадцати метрах такой же усталый полицейский. Весь взмок от жары, но бредет, ожидая, когда же проклятый старик изнеможет, расстелет свой мешок на газоне и ляжет — только тогда его можно будет арестовать.
Тоталитаризм, имеющий деньги на такое количество полицейских, может соблюдать права человека. А о том, под каким колпаком находятся все подозрительные в компьютеризированной Америке, и говорить не приходится. И никакого якобы нейтрализующего государственную машину влияния рынка не заметно. Эрик Лаурент, который исследовал деятельность Агентства национальной безопасности США, пишет, что в начале 80-х годов в этой организации с бюджетом 8 млрд. долл. 100 тыс. сотрудников занимались перехватом и расшифровкой передаваемых по телефону или через спутники сообщений, в том числе коммерческих и личных. Уже в те годы ежедневно записывалось 400 тыс. разговоров в США и в других странах. Как пишет автор,
«когда видишь все шестерни АНБ, возникает ошеломляющая картина соучастия мира бизнеса, военных штабов и научных кругов»
[26].
Сейчас «научные круги» дали и государству, и миру бизнеса США новое средство вмешательства и деформации личной жизни людей — дешевую технологию определения «генетического профиля» человека. Страховые компании снимают этот профиль, чтобы повысить цену страхования людей, «предрасположенных к ранней смерти». Сама эта квалификация, в сущности, означает покушение на свободу человека, меняет всю его жизнь (она, кстати, непосредственно влияет и на здоровье человека, ибо, как знают медики, объявленный неблагоприятный прогноз имеет повышенную вероятность сбыться — так реагирует на него организм). Полиция проявляет большой интерес к этой технологии, чтобы с детского возраста выявлять и брать под контроль всех «предрасположенных к антисоциальному поведению». Органы просвещения надеются сэкономить средства на детях, «генетически предрасположенных к неуспеваемости». Возникает, как говорят американские социологи, новый класс — «биологически угнетенных» [33]. Где же мы видим эту деформацию самого естественного понятия свободы? В стране Запада с неискаженной рыночной экономикой, где у власти неолибералы. В стране, все стороны жизни которой российские реформаторы считают за счастье копировать.
