Настоящая дочь
— У Кейт — меццо-сопрано, — говорит Фэй, — вообще-то я этому рада.
Раздаются звуки оперного вокала, и Тэмсин кажется, что они дополняют квартиру Фэй, словно часть обстановки: голосовые вибрации отражаются от деревянной мебели, стекая на светлый ковер, мягкий, словно шерсть новорожденного ягненка.
— Насколько я знаю, — продолжает Фэй, — у этих сопрано чаще бывают истерики, они склонны кривляться и важничать. По-моему, проводить столько времени на верхних регистрах вредно для душевного равновесия. А еще сопрано всегда блондинки.
Тэмсин приветливо улыбнулась. Сегодня первый день ее работы, но Фэй ей уже нравится. А вот к этой невидимой певице она, напротив, уже успела проникнуться необъяснимым предубеждением. Возможно, эта Кейт как раз из тех женщин, которые нагло пренебрегают своим дочерним долгом до самой развязки. И только нарушив все правила приличия, она в последний момент прилетит на самолете, вся в европейском от-кутюр и массивных темных очках, всего на пару дней, чтобы успеть сыграть свою главную роль в благородной трагедии похорон.
Скорее всего, она будет обращаться с сиделками своей матери как со служанками: посылать их на кухню за чаем или в ванную за бумажными носовыми платками. Тэмсин уже поняла, что Кейт наверняка относится к тем женщинам, которые заставляют ее особенно остро чувствовать, как по-детски наивно она выглядит со своими гладкими каштановыми волосами, собранными на затылке в простой хвостик.
Теперь, когда он распространился почти повсюду, уже не имеет значения, с чего он начался. Но когда Тэмсин в первый раз раздела Фэй, чтобы протереть ее губкой, она поняла, откуда это пошло. Под ночной рубашкой скрывалась совершенно плоская грудная клетка, напоминавшая тельце голого неоперившегося птенца. Тэмсин осторожно проводит губкой по неровным шрамам, будто извиняясь перед кожей за все, что ей довелось претерпеть.
— Знаешь, они были довольно красивые. Конечно, я этого не понимала, пока с ними не рассталась, — сказала Фэй, когда Тэмсин застегивала на ней чистую рубашку. — По крайней мере, они достались по наследству Кейт.
Тэмсин вынула ампулу морфина и взяла Фэй за руку: сплошные кости под тонкой оболочкой кожи. Укол в сгиб руки был профессионально точен: игла незаметно для Фэй проскальзывает в вену.
— Почти совсем не больно, — похвалила больная.
И Тэмсин слегка приподняла уголки губ в сдержанной улыбке.
— Да, тут нужно умение, — согласилась она.
После обеда Фэй спит, и опера звучит совсем тихо. Ее кровать теперь стоит в гостиной, там, где висят все принадлежащие ей картины. Остальные комнаты выглядят как после ограбления: на стенах кремового цвета виднеются крюки от полотен, оставивших после себя едва заметный след в виде более светлых прямоугольников. Теперь картины развешены по стенам гостиной так плотно, что между их рамками осталось всего по нескольку дюймов расстояния, так что вся эта галерея напоминает коллаж. Вскоре Тэмсин обнаружила, что уже их запомнила. Почти все. Она узнает фигуры и цвета, но не всегда помнит подробности композиции. Она долго смотрела на них и поняла, что это менее известные работы известных художников, возможно, эквивалент фотографий, снятых за несколько секунд до или через несколько секунд после основного события.
