— А что Дэвид рассказал Кайлу?
— Правду. Его прежняя подружка подавала в полицию жалобы на всех парней, с которыми расставалась. Он никогда не поднимал на Лисбет руки и, конечно, не убивал ее.
Ну а что еще мог ответить Дэвид? Даже учитывая его бурную биографию и попытку самоубийства, он скорее выглядел жертвой, чем убийцей. Да и зачем ему убивать? Пусть нарушение этикета в семействе Винсент считалось тяжким грехом, но все же не таким тяжким, как убийство. Самой правдоподобной пока оставалась версия об убийстве из ревности, и Вероника вписывалась в нее идеально. Именно она больше всех выигрывала от смерти Лисбет.
Когда мы поднялись ко мне, Трисия бросилась на диван, Кэссиди достала шейкер, а я открыла коробку Лисбет.
— Извини, я не догадалась отдать коробку твоему отцу, — сказала я Трисии, садясь на пол. — Он, наверное, предпочел бы лично передать ее родителям.
Трисия повернулась на другой бок, чтобы видеть меня.
— Думаю, так даже лучше. Кто знает, что сделал бы с ней папа?
— В каком смысле?
— Не знаю.
Кэссиди вручила нам по бокалу с сауэром[24], примостилась на диване у ног Трисии и провозгласила тост:
— Выпьем кислого виски, чтобы жизнь казалась нам сладкой!
Мы пригубили бокалы, но я не собиралась менять тему разговора:
— Думаешь, твой отец что-то знает, но скрывает? — Неужели мистеру Винсенту известно нечто, ускользнувшее от меня?
— Нет, он просто не хочет, чтобы другие узнали больше его. Поэтому он так неприветливо встретил тебя в больнице.
— Пока я не вижу претендентов на звание «самый проницательный», включая себя саму. — Пожав плечами, я поставила свой коктейль на пол и принялась за содержимое коробки. В основном там была одежда и еще какие-то мелочи — безделушки и косметика со столика Лисбет, пока ее гримерку не заняла Вероника.
Трисия свесилась с дивана:
— Ничем нельзя оправдать дурные манеры. Никогда и ни за что. Наверное, это и есть семейный лозунг Винсентов. Имидж vincit omnia, semper perfectum[25], что-то в этом роде. Вот почему, когда братья выбрали Ребекку и Лисбет, для мамы и папы это был настоящий удар.
— А как насчет Вероники?
— Вероники Иннз? — Трисия сползла с дивана и села на пол рядом со мной.
— Что о ней известно твоей родне? — Я вытащила из коробки темно-бордовый атласный халат, сохранивший запах «Мании» от Армани. Воротник был испачкан гримом. Я попыталась представить, как Лисбет в этом халате готовится к выступлению. Но вместо этого вспомнила, как в семь лет впервые ночевала в гостях и взяла с собой мамину подушку, потому что от нее пахло кремом «Аквамарин», который мама накладывала на ночь. Надо будет действительно отдать коробку родителям Лисбет. Как знать, чем могут дорожить люди как памятью о том, кого потеряли? Не хотелось бы случайно оставить себе или даже выбросить вещь, способную хоть немного облегчить их горе.
— Судя по тому, как относился к ней Дэвид, между ними не было ничего серьезного, — решила Трисия.
— Похоже, мало кто воспринимает Веронику всерьез, — заметила Кэссиди, растягиваясь на диване вместо Трисии.
Сложить холодный и скользкий халат оказалось не так-то просто. Я положила его на колени и тут почувствовала под ладонью что-то твердое. Пощупав, я обнаружила карман.
Внутри лежал конвертик с именем цветочника и названием: «Райский сад». Судя по адресу, магазин находился всего в нескольких кварталах от театра. На конверте стояло имя Лисбет и дата в левом нижнем углу — прошлый четверг. Я вынула открытку. Под надписью «ПОЗДРАВЛЯЮ» крупными печатными буквами было выведено: «УЙДИ И ЖИВИ». Подписи не было.
Я показала открытку Трисии и Кэссиди.
— Я знаю, что в театре есть свой язык, но как понимать «Уйди и живи»?
Кэссиди взяла открытку.
— Да как ни понимай, это угроза. Или ультиматум.
Трисия тоже взглянула на открытку.
— Вероника Иннз встречалась с Дэвидом до того, как он познакомился с Лисбет.
— И она репетировала главную роль, пока ее не отдали Лисбет, — добавила Кэссиди.
— Твой поклонник-актер не говорил тебе, что Лисбет собиралась уйти из шоу, а потом передумала? — спросила я у Кэссиди.
Она кивнула.
— Возможно, Вероника угрожала ей, чтобы заставить отказаться от роли. Лисбет сперва поддалась, но потом передумала.
— Значит, ее убила Вероника? — обрадовалась Трисия. Спохватившись, она прикрыла рот рукой, будто не сумела сдержать отрыжку. — Извините. Просто я…
— Не хочешь, чтобы это был Дэвид. Мы знаем. — Я потрепала ее по плечу и посмотрела на часы. — Так, а куда режиссер идет после репетиции?
Кэссиди затрясла поднятой рукой, как рвущаяся к доске школьница.
— Я знаю, я знаю. — Она покопалась в сумочке и вытащила оттуда спичечный коробок. — В бар, где барменом брат помрежа, и, если ты из театра, он щедрой рукой плеснет тебе пива.
Скорее тяжелой рукой, если судить по манерам Эбби. Но к тому времени, когда мы попали в «Последнюю кружку», темный шумный бар, отделанный медью и дубом, в нескольких кварталах к северу от театра, она уже подобрела и даже обрадовалась нам. Наверное, успела пропустить пару кружек. Как бы там ни было, она выглядела довольной и дружелюбной, сидя у бара в компании таких же бледных молодых женщин. В первый момент я ее даже не узнала — так преобразила ее улыбка.
— Ага, это вы хотели сорвать мне репетицию! — весело закричала она, грозя нам с Кэссиди пальцем. Потом она заметила Трисию. — А вас почему не было?
— Простите, я была занята, — ответила Трисия.
— Хорошо, что мы вас застали. Вероника здесь? — спросила я. Едва войдя, мы огляделись по сторонам и не заметили ее, но я хотела удостовериться.
У Эбби вытянулось лицо:
— Вы пришли к ней?
— Нет, мы пришли к вам. Я просто спросила, здесь ли она.
Эбби треснула кулаком по стойке:
— Нет. Я отправила ее домой отсыпаться. Она измотана после этого уик-энда. Ну и дура же я была, что позволила им поехать на вечеринку. Хотя мне удалось выкроить время для дополнительной репетиции с мужским хором. У них никак не получается петь в унисон, и это сводит на нет весь эффект от сцены в бассейне, где…
— Эбби, я хотела поговорить с вами, — ласково перебила я ее, не желая ни портить ей настроение, ни выслушивать рассказы о репетициях. Женщины, сидевшие рядом с ней, придвинулись поближе, но Кэссиди и Трисия отвлекли их, спросив, что лучше заказать.
