— Никто не может решить за тебя. Когда-нибудь тебе придется снова доверять кому-то — если ты захочешь снова полюбить. Всегда есть доля риска. Жизнь никогда не может быть на сто процентов безопасной. Главный вопрос в том, как сильно ты любишь Дэниела.
Мария посмотрела на нее, полная чувств и неясных страхов. Слезы снова подступили к глазам. Одна слеза пробежала по щеке.
— Так и есть, — объявила Холди, вставая. — Ну же, дорогая, успокойся. Я не могу видеть тебя такой подавленной. — Неодобрительно взглянув на лимонное масло, она добавила: — Тебе действительно нужно сейчас отвлечься, но уборка — это не лучший выход. Сейчас по телевизору начинается старый фильм. Пойдем, посмотрим вместе.
Мария сомневалась, что старый фильм или что-либо другое поможет ей прогнать мысли о Дэниеле, но она любила Холди и не хотела огорчать ее. Она вытерла мокрую щеку и попыталась выдавить улыбку:
— Почему бы и нет?
Она последовала за Холди из кухни в небольшой кабинет, где они включили телевизор и уселись на диван. Фильм был снят в сороковые годы. Сентиментальный сюжет заставлял Холди то и дело доставать из коробки носовые платки. Почти против воли Мария тоже увлеклась сюжетом, представляя себя и Дэниела на месте главных героев.
Счастливый конец оказался для нее слишком тяжел. Ей пришлось забрать у Холди коробку с носовыми платками.
— Он так сильно любил ее. — Когда пошли титры, Холди почти рыдала, слезы текли ручьем.
— Это так прекрасно, — прошептала Мария, вытирая щеки.
— Так романтично, — добавила Холди, протягивая руку к коробке на коленях у Марии, чтобы взять платок. Она вытерла покрасневшие глаза.
Мария вздохнула.
— Так нереалистично, — с горечью сказала она, комкая платок в руке, и выключила телевизор.
Счастливого конца, как в волшебной сказке, никогда не бывает в реальной жизни. Никто не знал этого лучше Марии.
Холди положила руку ей на плечо.
— О, дорогая, — нежно сказала она, обнимая Марию.
Внезапно по дому разнесся стук.
— Что это? — Холди отпустила Марию и выглянула из комнаты.
— Кто-то стучит в дверь. — Мария нахмурилась. Было уже больше одиннадцати вечера.
— Кто бы это мог быть в такой час? — удивилась Холди.
Сердце Марии чуть не выпрыгнуло из груди. Она вскочила с дивана, сбросив коробку с платками на пол, и выбежала из кабинета в холл, надеясь, мечтая.
— Не будь идиоткой, — сказала она себе, подбежав к парадной двери и подавляя несбыточные надежды. Это было просто смешно. А виноват во всем этот глупый фильм.
Включив свет в холле, она выглянула в глазок. У нее чуть не остановилось сердце.
Она открыла дверь.
— Привет, Мария.
Дэниел улыбнулся. Его теплые карие глаза зажгли уже знакомый огонь в сердце Марии, заставляя ее пульс беспорядочно, бешено биться.
Он был в джинсовых шортах и футболке. Он выглядел так, будто давно не стриг волосы — их темные концы доставали до шеи. Он выглядел… свободным и красивым. И загадочным.
Мария крепче ухватилась за дверь, боясь упасть. Ее ноги подкашивались.
— Привет, — смогла она наконец выговорить в ответ.
— Дэниел! — приветствовала его Холди, войдя в холл. Она торопливо подошла, чтобы крепко обнять его. Отпустив его, она сказала: — Так приятно видеть вас. — Она посмотрела на Марию: — Знаешь, не думаю, что я здесь нужна. — И, похлопав Марию по плечу, она исчезла на лестнице.
Мария посмотрела на Дэниела.
— Мы можем поговорить? — спросил он.
Бизнес, сказала себе Мария. Он хотел обсудить дела. У него, наверное, есть какая-нибудь идея насчет «Уэстбрука», которую он хочет предложить ей.
Или, может быть, он хочет поговорить о доме. Возможно, он хочет сделать ремонт…
Внезапно он взял ее за руку и повел в гостиную. Там было темно, и Дэниел включил лампу, затем усадил Марию рядом с собой на диван.
Дэниел неохотно отпустил руку Марии: ему хотелось поцеловать ее, но он знал, что у него нет на это права. Он напомнил себе, что удачно попал в дом: ему не угрожали ни бейсбольной битой, ни сковородкой, ни веником. Он был здесь, с Марией. Это стоило ему двух недель сумасшедшей работы, но он не хотел приезжать к ней до тех пор, пока не будет свободен. Действительно свободен.
Он посмотрел на Марию, вдруг став более нерешительным и робким, чем когда бы то ни было в своей жизни. У него не было причин ждать, что она даст ему еще один шанс.
Наслаждаясь тем, как она красива, даже в обыкновенной домашней футболке и леггинсах, с распущенными по плечам волнистыми золотыми волосами, он не мог поверить, что когда-то ушел от нее. Только Бог знает, позволит ли она ему вернуться. Она сидела на самом краешке дивана, как будто собираясь убежать.
— Зачем ты здесь? — спросила Мария. Она должна была знать, должна прекратить эти страдания. Она вдруг поняла, что знает ответ на вопрос Холди.
Она любила Дэниела. Она любила его больше, чем любого мужчину в своей жизни. Она боялась, когда прогнала его. Но сейчас, когда он был здесь, она не хотела снова отпускать его. Она хотела попытаться, рискнуть — сделать все, чтобы удержать его в своей жизни.
Она любила его так сильно! Если бы только он все еще чувствовал то же самое…
— Мария, я люблю тебя.
У нее перехватило дыхание.
Дэниел нахмурился, обеспокоенный ее реакцией.
— Я тоже люблю тебя, Дэниел! — воскликнула она. Все ее чувства выплеснулись наружу. — Ты был прав — я боялась. Я позволила прошлому преградить путь…
В ту же секунду Дэниел сжал ее в объятиях. Он жадно, нетерпеливо поцеловал ее. Этот поцелуй открыл ей больше, чем могли сказать слова о том, что он тосковал по ней так же, как и она тосковала по нему.
— Мария, — произнес Дэниел, неохотно оторвавшись от ее нежного рта, все еще обнимая ее, не желая отпускать ее сейчас, когда она снова была в его объятиях. — Мария, мне нужно тебе кое-что сказать.
Она посмотрела на него.
— Я продал бизнес.
У Марии рот открылся от изумления:
— Ты продал «Уэстбрук»?
Дэниел рассмеялся:
— Нет, «Техас интерьерз». Я сделал Холтону предложение, от которого он — и его сын, и внуки — не могли отказаться. Сегодня «Холтон» стал крупнейшей сетью мебельных магазинов в Техасе.
Мария заморгала. Она не могла говорить.
Дэниел воспользовался моментом, чтобы все объяснить. Он крепко сжал руку Марии, все еще опасаясь, что она исчезнет как сон, что все это может оказаться нереальным. Он никогда раньше не знал, что бывает такое счастье — настоящее счастье, с которым не может сравниться ни одна даже самая удачная сделка. Теперь он будет привыкать к нему.
