— Может быть, вам приготовить ванну? — спрашивает Анжела. — Вы, наверное, устали с дороги.
— Это очень мило, но я и сама могу справиться, — говорю я.
Если Анжела такая любезная, то, может, она сама будет прислуживать мне.
Анжела заливается громким смехом.
— Дорогая Каролин, вы скоро привыкнете, что в этом доме ничего, ну ровным счетом ничего не надо делать самому. — Она подходит к стене и нажимает на кнопку. — Агнесс все для вас устроит.
А, понятно.
Через несколько минут стучат в дверь, и Агнесс в черном платье с фартучком и чепчиком на голове интересуется, чего изволит мадам.
Анжела спрашивает:
— Пока Фред заберет из отеля ваши вещи, может пройти бог знает сколько времени. А ведь вам нужно вечернее платье к завтрашнему празднику. Или у вас есть?
«Ну, я попала! — думаю я. — У меня и не было никогда вечерних платьев».
— Нет, — говорю я вслух.
— А, ну тогда я позвоню в несколько бутиков, и вы выберете себе подходящее. И туфли тоже. И возьмите что-нибудь из моих украшений. У меня их очень, очень много.
Так как Анжела, похоже, знает мое бедственное положение, она заказывает не только вечернее платье и туфли, но и кое-что из повседневной одежды.
Потом мы пьем чай из изящных фарфоровых чашечек в салоне Анжелы, к которому примыкает оранжерея. Оттуда открывается вид на прекрасный парк с огромным бассейном. У меня звонит телефон. Это Мариус, он спрашивает взволнованным голосом, что же, собственно говоря, произошло и почему я ему даже не позвонила. Он пролистывал газеты, когда сидел в закусочной и ел охотничьи колбаски.
— Меня чуть удар не хватил, — говорит Мариус.
«Вот незадача, — думаю я, — тут опять столько всего навалилось, конечно, я забыла ему позвонить».
— Как ты можешь, Каро! — злится Мариус. — Вспомни всю эту историю с заложниками, когда я увидел тебя по телевизору. Ты обещала, что такое больше никогда не повторится.
Я пытаюсь извиниться, но он все равно довольно холодно со мной прощается. Нужно будет потом еще раз с ним поговорить.
— Ах, мужчины, мужчины, — говорит Анжела, — ничего-то они не понимают.
Я киваю. Мариус и правда в последнее время очень меня напрягает.
Между тем из бутиков уже привезли одежду, и Анжела отводит меня в примерочную для гостей. Там уже все разложено. Я раньше даже не знала, что у кого-то есть такая специальная комната. Потом входит горничная со столиком на колесах, на котором стоят шкатулки с украшениями. По совету Анжелы под шелковым купальным халатиком у меня только нижнее белье.
— Ведь вам сначала придется все это примерить, — говорит Анжела.
Незаметно для остальных я смотрю на ценник одного черного длинного бархатного платья от Валентино. У меня голова идет кругом. Восемнадцать тысяч двести евро. На эти деньги можно купить машину с полной системой навигации и воздушными подушками.
Анжела оценивает все наряды своим критическим взглядом.
— Вот, примерьте, — говорит она.
Это не платье. Это мечта поэта. Материал: шелк небесно-голубого цвета, украшен жемчугом и драгоценными камнями, которые переливаются на солнце. Еще одна деталь — палантин, настоящий палантин!
— Кристиан Лакруа знает, как угодить женщине, — говорит Анжела.
Вот бы с кем стоило выбирать одежду. А не с этой наглой Эстефанией Хубер. Но тогда бы мне точно не хватило денег. Агнесс помогает мне одеться. Как здорово! В этом платье я похожа на спящую красавицу. Сидит оно идеально.
— Только вот для завтрашнего праздника оно слишком броское, — говорит Анжела, — но мы его все равно возьмем. У нас будет еще много приемов и вечеринок.
Интересно, кто за это заплатит? Я даже не осмеливаюсь задать столь нескромный вопрос.
В итоге у меня появилось девять платьев, два из которых нужно немного ушить. Как это приятно слышать! Мне еще никто не говорил, что вещь велика. Уже только поэтому я очень люблю эти платья. Кстати, они от Ив Сен-Лорана. Одно платье стоит столько, сколько за два года заплатят десять квартирантов за аренду жилья. А туфли — столько, что на эти деньги я могла бы в течение восьми месяцев разъезжать по всему миру и всегда останавливаться в самых фешенебельных отелях.
Анжела звонит еще в несколько бутиков и делает пару-тройку заказов. Про деньги никто не спрашивает. Но в конце Анжела говорит каждому курьеру:
— Счет, как всегда, передайте моему мужу.
И они просто кивают. Когда Сильвестр вечером приходит домой, она рассказывает ему об этом как-то вскользь, между прочим, и он говорит:
— Ты молодец, солнышко.
Наверно, завтра он в благодарность подарит ей еще какое-нибудь дорогущее украшение.
Семь часов вечера следующего дня.
— Твое шоу идет в прайм-тайм, — говорит Сильвестр. Все уже поужинали и до начала вечерних новостей хотят посмеяться от души. — Мы гениально придумали, правда, Феликс?
Феликс устало кивает. Он очень плох. Можно подумать, у бедняги жар. Это все из-за зуба! Я не понимаю, почему его не заставят сходить к зубному. Но, может, на одно из моих шоу пригласят зубного врача садиста, даже может статься, того же, который измывался над Дастином Хоффманном в фильме «Марафонец», тогда Феликс уж точно сам проявит инициативу. Лучше к нормальному врачу, чем к какому-то извращенцу.
На столе много вкусных блюд. Но я слишком нервничаю и поэтому не могу думать о еде. На всех кроме меня и Феликса (ох уж этот зуб) напало обжорство. Эви уплетает уже восьмую порцию. Я спрашиваю себя, как можно есть так много, и весить всего сорок килограммов. Впрочем, Эви часто бегает в туалет. У нее, наверное, булимия. Мы все усаживаемся перед телевизором, причем экран у него такого же размера, как в кинозале, и ждем с нетерпением, когда же кончится реклама.
Мне звонят на мобильный. Крик, шум, гам, Ганс Альберс распевает «La Paloma, ade». Это звонят или из «Шорша», или подвыпившие гамбургские моряки из портовой таверны.
— Солнце, — это Питбуль, — меня слышно? Мы сидим в «Шорше». Так по какому каналу твое шоу?
— Не кричи так! По «Контра 3».
— Заводи «Контра 3», Пинки, — командует Питбуль, — и выключите вы этот бред!
Ганс Альберс смолк.
— Кстати, — снова говорит Питбуль, — Мариус на тебя злится. Он даже не пришел сюда, потому что ты ему ничего не рассказала.
— Да где вам понять, как плохо мне было! — возмущаюсь я. — Кроме того, у меня сейчас совершенно нет времени. Тут есть дела и поважней.
— Да нет здесь никакого ток-шоу, — кричит Питбуль, — тут только какой-то урод, его мать, наверное, в свое время переспала с Квазимода.
Кто бы это мог быть? Томас Готшальк?
