Лицо Джабари выразило тревогу.
— Ты не для того приехал, чтобы рассказать нам об этом, Хепри.
Кеннет достал из кармана единственную улику, найденную в гробнице. Обрывок ткани синего цвета повис у него в руке. Шейх с шумом выдохнул воздух. Рамзес выглядел ошеломленным и тихо ругался.
— Тот, кто совершил это злое дело, был не Хамсин, — телохранитель с жаром отметал подозрение. — Кто-то сделал так, чтобы подозрение пало на нас.
— Это ничего не доказывает, — согласился шейх, хотя его бронзовые щеки побледнели. — Вместе со мной на раскопки приезжали Элизабет, Рашид и Бадра. Может быть, это кусочек от одежды Элизабет.
— Возможно. А может быть, кто-нибудь, увлеченный историческими ценностями, захотел ближе познакомиться с находкой. И украл ее.
— Ты осмеливаешься обвинить в краже Джабари? — воскликнул Рамзес.
— Нет. Рашида.
На лице Джабари появилось смятение.
— Ты уверен? — спросил он.
— Ту вещь, о которой мы говорим, я нашел в мешке Рашида, когда он останавливался в доме твоего тестя, графа Смитфилда.
Наступило молчание. Затем Джабари спросил:
— И что ты сделаешь? Передашь его в руки английских властей? — Его лицо исказилось от гнева.
— Нет. Я храню честь Хамсинов и не хочу позорить племя, которое меня вырастило. Я мог бы приказать арестовать Рашида. О, это была бы такая сенсация для газет. Но я этого не сделал. — Он с трудом перевел дух. — Вместо этого я пришел к вам.
Шейх почувствовал явное облегчение.
— Чем мы можем помочь?
— Я уверен, что Рашид связан с контрабандистами. Возможно, он использует Бадру, чтобы получить доступ на раскопки. Он и раньше использовал ее. Не удивляйтесь, если она выразит пожелание поехать на раскопки в качестве художницы, чтобы делать зарисовки. У меня есть план, как поймать Рашида. Тогда я отдам его вам. А вы накажете его так, как сочтете нужным.
Трое мужчин замолчали, припомнив законы племени на этот счет. Рашид будет подвергнут изгнанию. Предварительно его лишат сабли, меча и повязки цвета индиго. Он навсегда станет изгоем.
— Что ж, да будет так, — заключил Джабари, — Делай так, как должен. Но я надеюсь, что ты ошибаешься.
— Я тоже на это надеюсь, — сказал Кеннет, но в глубине души он был уверен, что Рашид виноват.
Когда они встали, шейх положил руку Кеннету на плечо.
— Надеюсь, ты останешься с нами хотя бы на одну ночь?
— Почту за честь, — торжественно сказал Кеннет.
Когда они вышли наружу, он сощурился от яркого солнечного света:
— А как твой сын, Джабари?
Как бы в ответ донесся громкий заливистый крик. Кеннет обернулся и увидел черного от загара, светловолосого малыша, скачущего на полных ножках.
— А вот и мой сын. Тарик представляет себе, что он лошадь.
Изображая галоп, мальчуган сделал круг около мужчин. Совершенно голенький.
— Пу! — пронзительно орал он.
Джабари выглядел вполне довольным:
— Мы пытаемся научить его и английскому и арабскому. Арабский дается ему лучше, чем английский. «Пу» — единственное слово, которое он знает по-английски.
Кеннет с любопытством глядел на него. Джабари вздохнул. Теперь он выглядел скорее как счастливый отец, который покорно терпит шумные забавы любимого дитя, чем как полный достоинства надменный шейх.
— Этому слову его научила Бадра, чтобы обозначить кое-что другое, что имеет для нас такое же важное значение.
— Чтение?
— Отправление естественных нужд. Тарик же использует это слово для обозначения всего.
Мальчик продолжал скакать около них. Кеннет рассмеялся выходкам ребенка, который и ходить-то начал совсем недавно.
— А где его одежда? — спросил он.
— Он опять сбросил ее в нужник.
Рамзес шумно рассмеялся, как бы одобряя малыша. Джабари бросил на него сердитый взгляд:
— Подожди, друг мой, придет и твоя очередь. У тебя подрастают близнецы. Тебя ждут волнения в два раза большие. Вот тогда я посмеюсь.
Кеннет посмотрел на сына шейха. Тот сидел на корточках, подперев руками подбородок.
— Привет, Тарик, — сказал он по-арабски.
Ребенок сел на попку, уставившись на Кеннета своими большими черными глазами. Легкий ветерок из пустыни шевелил его волосики. Он от удивления засунул палец в рот.
Кеннет протянул руку. Солнечный луч отразился в его кольце, оникс так и засверкал. Заметив зачарованный взгляд Тарика, Кеннет снял кольцо с пальца и протянул его ребенку.
— Красиво? — спросил он по-арабски.
Восторженно глядя на кольцо, малыш взял его.
За спиной Кеннет услышал голос Джабари:
— Хепри, я не думаю, что это разумно…
— Пу! — заорал Тарик. С кольцом в руке он бросился от них прямо по направлению к туалету, расположенному в отдалении. Рамзес быстро побежал за ним и схватил мальчишку. Он широко улыбался, когда возвращал Джабари его сына, а Кеннету — его кольцо.
— Твое кольцо ожидал плачевный конец в этой зловонной клоаке. И не думай, что я стал бы выуживать его оттуда.
Кеннет взглянул на этот драгоценный символ своей герцогской власти и положил кольцо в карман.
— Здесь будет надежнее, — пробормотал он.
Сказать по правде, он чувствовал неудобство, когда носил это кольцо на пальце. Слишком тяжелое. Слишком иностранное. Как и многое из того, что было в эти дни.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В тот же день, но значительно позже Кеннет пришел в шатер шейха на обед. Он привычно расположился на ковре. В шатре бедуина в английском костюме он чувствовал себя неудобно, но знакомые с детства вещи и звуки облегчали его положение: легкий ветерок из пустыни, острый запах еды от ярко горевших костров, мелодичный смех женщин. Он почувствовал голод, когда Элизабет и Кэтрин стали вносить в комнату и ставить на низенький столик одно блюдо за другим. Джабари насмешливо изогнул бровь, увидев, какими глазами Кеннет смотрит на многочисленные блюда и тарелки. Жареный барашек с рисом. Восточные сладости. Груды кусков пресного хлеба и кислое молоко. Чеснок. Кеннет вдыхал ароматы кушаний, витавших над дымившимися тарелками. После целого года сидения на одних только мясных блюдах, густо политых сливочной подливкой, он почувствовал, что к нему вернулся аппетит.
— Мы подумали, что тебе доставит удовольствие поесть кое-какие из твоих любимых кушаний, — прокомментировал это изобилие на столе шейх.
Кое-какие. Кеннет встретился взглядом с шейхом и увидел в его глазах прежнее выражение. Комок подкатил к горлу. Этот взгляд говорил больше, чем какие-либо слова.
