— Мы, господин хороший, налоги платим за такие дела, — Хозяин старался придать своему голосу твердости, но теперь уже шел бой при отступлении.
— А бремя налогов тяжело, особенно для богатых хозяев трактиров. — Учитель воспользовался всеобщим замешательством и захватил командование. Он рывком распахнул дверь на улицу и громко крикнул, так чтобы его могли услышать и толпа в зале трактира, и стоявшие на улице: — Землемер прибыл согласно изъявленному желанию! Сейчас я буду вызывать приглашенных. Повозки ждут. Каждый, кого я назову, спокойно займет свое место. Возражений и обсуждения не предусмотрено! — И так как после этих слов тишина не установилась, Учитель проревел во всю мочь: Именем Старосты деревенской общины, выступающего от имени Замка! Прошу тишины! Поедут только вызванные! Те, чьи имена не будут названы, не едут! — Тут Учитель помахал над головой листками бумаги, в знак того, что он здесь в качестве официального лица и шутить не намерен.
Люди не спешили расходиться. Качая головой, Учитель подтащил К. ближе к себе.
— Вы лучше не отходите от меня. В Деревне нет жандарма. До сих пор и не требовалось. Однако сегодня... — Он не договорил и начал оглашать список приглашенных. Закончив перекличку, он всем приглашенным указал места в повозках. Мало-помалу телеги заполнились.
— Видите, какие меры вы нас вынуждаете принимать, — проворчал он, когда последний ожидавший своей очереди сел в повозку. — Да, скажу я вам, подобного в нашей Деревне не бывало никогда.
И К. подумал, что Иеремия и Артур, будь они сейчас рядом, непременно подхватили бы последние слова: «Не бывало никогда, не бывало никогда!»
И вот они сели в повозки — Фрида вместе с крестьянами и Гарденой, хозяйкой постоялого двора «У моста», К. — с Учителем, отдельно, в экипаже, предоставленном только им двоим, с расстеленной на коленях полостью. Возницы на козлах небрежно перебирали поводья, отложив в сторону кнуты. Все чего-то ждали.
— А те люди? — К. показал на нескольких человек, стоявших в стороне; они пришли, но не были вызваны во время переклички.
— Их не пригласили, — хмуро объяснил Учитель.
— Места еще есть, — К. помахал рукой, подзывая стоявших в стороне.
— Их не пригласили! — повторил Учитель строго. — Приглашены только те, кто имел с вами дело. В конце концов, вы же не были знакомы с целой Деревней.
К. стряхнул со своей накидки несколько снежинок.
— Разве Деревня — не целое? — спросил он.
Учитель высоко поднял брови:
— Как прикажете вас понимать?
К. зевнул.
— Я никогда не был знаком с сапожником, но тем не менее знаю, что у него пятеро детей, что он любит выпить и, напившись, бьет жену.
— Болтовня! — Учитель с досадой отмахнулся. — Сплетни, пересуды, превращение мухи в слона, — обычное времяпрепровождение деревенских. Сапожник прекрасно подходит на роль жертвы для сплетников. Однако пора ехать. — Учитель помахал вознице, и повозки тронулись. Медленно покатили они вдоль деревенской улицы в сумерках, с каждой минутой сгущавшихся все более, а снег все падал и падал крупными влажными белыми хлопьями. Стучали копыта, лошади с трудом тащили тяжелые повозки по неровной земле. Вот они миновали угол возле хлева, где деревенские нашли К., потом школу, оставили позади развилку, где К. и Варнава свернули к его дому, потом проехали то место, где К. упал во время своей ночной вылазки. Возле домов здесь и там стояли деревенские, кое-кто выглядывал из окон, смотрел на улицу.
— Нелегкий путь, — сказал Учитель. — Была бы сейчас зима, крестьяне запрягли бы лошадей в сани, в остальное время они ездят на таких вот повозках, а как быть при нынешней погоде? В санях ехать — мало снега, в коляске — много.
— Да, — рассеянно согласился К. Он откинулся на спинку сиденья и, прикрыв глаза, смотрел на людей, стоявших на обочине дороги. В сущности, все это его не касалось. Происходила какая-то смехотворная процедура, совершенно бессмысленная, он подчинился ей из некой учтивости, а может быть, из эгоизма. Ведь благодаря своей покорности он хотя бы временно мог не опасаться ярости деревенских, а Замок, пожалуй, мог расценить как проявление честности выполнение им, К., этого требования: совершить странствие по всем местам, связанным с его прошлой жизнью. Это требование было ответом Замка на его дерзкое нежелание уйти. Все еще не умер, подумал он с глубокой горечью. Завтра, самое позднее — послезавтра, он положит конец этим недостойным играм и отправится в путь по-настоящему, уйдет в уязвимо-нежную белизну, сейчас, в сумерках, утратившую весь свой яркий блеск, уйдет, чтобы сквозь померкшие краски пробиться к бездонному знанию. Завтра, самое позднее послезавтра, он оставит позади холмы, контуры деревьев, жестокую красоту земли и войдет в Замок. И тогда он сможет, если что, сослаться на совершенный им сегодня акт смирения, объяснить, что он честно и добросовестно старался выполнить все поставленные перед ним задания. Это и будет подарком, о котором говорила Амалия, — он не предаст каких-то несчастных людей, а вполне определенно проявит смиренную покорность... Недостойный подарок, подумал он чуть позже. Ведь он не будет преподнесен бескорыстно — как будто Замок можно подкупить! ...Все еще не умер, — что за неуместная мысль. Вне всяких сомнений, Замок это совершенно не интересует, так же как не интересовало отца. ...Все еще не умер, — эти слова не оставляли К. в покое, он повторял их про себя снова и снова, он словно стал жертвой своих мыслей и уже не мог от них избавиться, словно мысли эти открылись ему лишь сию минуту и он уже никогда больше не сможет, не будучи в чем-то виноватым, заставить их изменить свой ход. Однажды явившись, мысли оставались при нем, и они останутся с ним навсегда, и какая бы новая идея ни пришла в голову, старые мысли всегда будут сопровождать всякую новую мысль, подобно тени, и значит, любая новая мысль уже не будет совершенно невинной, невинной, как все новое. Размышляя об этом, К. одновременно чувствовал, что прежняя мысль все так же не дает ему покоя: «Все еще не умер...» И одновременно он думал об одном из своих старых учителей, однажды сказавшем, что принцип космоса есть уничтожение; теперь К. пришел к выводу, что учитель, седой старик с торчащими усами, наверное, все-таки был прав, — по крайней мере, так ему казалось сейчас, в этот момент, когда все сведено к уничтожению прошлого ради его, К., освобождения. Но те слова не исчезли. К. попытался мысленно проследить этап за этапом путь, который он уже прошел вместе с деревенскими, затем тот, что лежал впереди, хотя К. еще никогда не проходил и не проезжал этой дорогой, — путь в «Господский двор», который теперь наконец предстояло узнать, и еще дальше, на гору, где, как на троне, высился Замок, возвышавшийся над страной при всяком свете, в любое время дня и ночи, в любое время года. К. представил себе лето, мощный натиск зноя и красок, мятежность горячих воздушных вихрей и таяние всех очертаний и границ в дрожащем мареве света. К. охватила неукротимая жажда — броситься туда, в чужой, новый край, остаться там навсегда... Но те слова не умолкали: «Все еще не умер...»
— Нельзя отчаиваться, — наконец сказал он вслух, — из-за того, что решения не существует. К этому можно привыкнуть.
