Книга Христос был женщиной - Ольга Новикова

По электронке зовут на вернисаж. Обычная рассылка. Раньше Криста такие сбрасывала, не открывая. Но их становится меньше с каждым днем ее без… не безработицы, а без приписанности к одному месту. Работы-то как раз выше крыши.

Для устройнения мыслей пишет в столбик:

«На пару сайтов пообещала написать о том о сем, в глянец.

Радийщики регулярно звонят.

В частном университете пригласили вести спецкурс, давно уже надо сочинить развернутую программу и им отправить…»

Со страху перед нищетой за все берется, в зоопарк даже съездила, чтобы рассказать про здешний День сурка…

В итоге – загружена как на прежней службе, а нервотрепки больше. Существенно больше. Одно пишешь, два задания в уме держишь. Ни малюсенького прогала. Сама себя распинаю… Некогда даже подумать: зачем живу? Чего я действительно хочу? Беспросвет… В такой темени можно по нечаянности ступить на дорожку, до конца которой дошла Лина…

Пишешь в одиночестве, читаешь-смотришь – тоже. Для начала просто бы поболтать… Не обговаривать объем, сроки, не интервью брать или что-нибудь разведывать, а просто общаться… Выкладывать все, что пришло в голову, не думая, зачем. Очищает.

Глаза пробегают присланный текст. «Природа отдыхает?» О чем это? А, фотовыставка… о детях знаменитых родителей… Портреты и вокруг…

Об этом легко будет настучать пару тысяч знаков…

И Ева среди спонсоров!

Куда она пропала? Как-то раз набрала ее – не отзванивает. Да в теперешней заморочке ни на кого же нет времени. Назначишь встречу, а тут как раз подвернется срочная работа. Не выручишь – больше не обратятся. Значит, платоническое свидание уступает прагматическому.

А Ева… Может, ездит-летает… Соскучилась по ней.

Вот на вернисаже и повидаемся.

Но уже через час начало. Все равно пойду.

Как всегда, опоздала. Народ греется под софитами телевизионщиков. Все сгрудились вокруг стоячего микрофона и, наверно, владельца галереи со свитой. За спинами не разглядеть. И не надо. Зато отлично видно то, что на стенах.

Румяная круглолицая малютка в платьишке Веласкесовой инфанты на руках у… Василисы! Так это выставка ее мужа… А казалось, она его скрывает. Вроде как стесняется…

«Ухожу!» – решает Криста, но тут же стыдится трусливого порыва. И интересно же, что наснимал Василисин подкаблучник.

Тем более что она (Криста мысленно накачивает негативом безобидное местоимение) – после того как меня схрумкала – по нескольку раз в день заходила в мой блог. Высматривала, что я про нее напишу.

Не дождешься!

Василисина суетливость – единственное, что грело в те дни. Не было у меня намерения пускать ее в свое личное пространство. Тем более под острым словесным соусом! Никаких филиппик в ее сторону! Она обо мне думает, а я о ней – нет! Моя победа.

Пристрастный взгляд Кристы с удовольствием констатирует, что муженек-то – весьма средненький фотограф… Крепкий ремесленник, но никак не художник…

Что хочет Криста, то и видит.

И вдруг…

В третьем зале-закутке на нее смотрит… Господи, как же не хватает такого вот сочувствия… И оно – во взгляде фотографа на портретируемую. Как он умудрился передать свое сострадание?..

Большой рот, распахнутые глаза… Если провести черту по линии носа и схлопнуть две половинки, то они совпадут. Над моделью изрядно поработали. Всю асимметрию, всю природную изюминку выжгли. Папаша-режиссер проговорился в интервью, когда в эпизоде снял дочь, еще школьницу: «Не знаю, какие у нее способности, но уж я из нее все выжму». И выжал. Убил человека, чтобы изготовить заурядную актрису. А по ходу бросил ее мать, женился на куколке, которая даже дочери его моложе. Из новой жены не выжимает, поскольку там нечего жать. Просто отдал ей очередную главную роль. Качество не важно – все равно на отечественные фильмы почти никто не ходит.

(Господи, зачем я все это знаю?)

Фотографу всех их жаль, всем он сочувствует – и красивенькой дочке с матового снимка, и тем, кого там нет, – стареющему папаше, бездарной мачехе…

А значит, и мне.

Если б художник жил с расправленными плечами…

Василиса подмяла под себя человека… Не она первая, не она…

– Ты что в одиночестве тут тушуешься? Не бойся – не съедят.

Криста вздрагивает. Неожиданность превращает в оплеуху легкий толчок в плечо.

Оборачивается.

Василиса как ни в чем не бывало.

– Писать о моем Георгии будешь? – говорит она с маловопросительной интонацией.

Опять приказывает.

Только бы не смотреть на нее! Сорвусь – а зачем?

Криста рыскает взглядом, на кого бы отвлечься? Несколько знакомых глаз шмыгают от нее в сторону, как мыши. Или ей только кажется? Мнительность?

Наконец видит Еву с Павлушей. Бормочет «Извини» в сторону Василисы – повернув голову, но не глядя ей в лицо – и бежит к ним.

Павлуша заулыбался, но Ева…

– …Вам бы пострадавших поснимать… – договаривает она высокому широкоплечему блондину. – Дошедших до дна… И оставшихся человеками. Чистое вещество сердечности, обнаженка души… У вас получится! – Все еще не поворачиваясь к Кристе, заканчивает она.

Не заготовленный, спонтанный совет.

Пока Криста всматривается в того, кому адресовано прозрение, Ева дотрагивается до ее плеча. Привет, мол, – и к выходу. Неторопливо, но решительно.

Куда-то надо, наверно…

Ну, конечно, потом позвонит, объяснится…

Звонка от Евы нет ни вечером, ни на следующий день…

Тогда Криста прячет самолюбие в загашник, где копятся все непродуктивные чувства, мешающие действовать, и все-таки пишет о выставке. Отмечает серию фотографий, на которых вместе и по отдельности Ева и ее дочь, очень взрослая девушка. Как сестры. И название триптиха точное: «Целеустремленность».