У красных стен открывался пандус – вокзал, крытый ажурным куполом.
С вокзала то и дело отходили, пыхтя и кряхтя, составы и двигались через реку на фоне Храма.
По набережной сновали, как муравьи, горожане. Все они были празднично одеты и казались счастливыми. Люди шли к крепостной стене, где устроилась ледяная горка. Катались – с криками, хохотом.
37
“Держите его! Скорее!”
“Ха-ха-ха!” – “О-хо-хо!”
“Все равно мы поймаем тебя, человек-паук!”
“Не так-то легко это будет сделать, ребята!”
/
В трамвае устроилась парочка, судя по виду – студенты. Парнишка с компьютером, показывает кино девушке. Персонажи фильма гундосят дурными голосами.
Что на меня нашло в тот момент? Не знаю. Всю злость, ярость – на город, на самого себя, на все, что со мной случилось, – выплеснул на них.
/
“Кто ты такой, скажи нам?”
“Берегитесь, это человек-паук!”
/
Я схватил компьютер за край монитора. Они разом, как птички, подняли головы. “Какие бесцветные, одинаковые глаза!” От удара экран отскочил, но провода не разъединились. Из динамиков хрипели звуки, и мне пришлось несколько раз ударить ногой. В наступившей тишине девчонка заскулила. Парень не мигая уставился перед собой. Его щеки быстро покрывались детским румянцем.
Девчонка двигалась на четвереньках к выходу. Полы пальто разъехались, видны ляжки в мини-юбке.
Парнишка смотрел на нее, на меня. Я понял, что он /читает/ мои мысли.
Перешагнув монитор, одним движением задрал ей юбку. Она опустила голову, как овца. Оглянулся на парня – тот пялился на тощую задницу в дешевых колготках.
“Памятник пограничникам Отечества” – двери трамвая распахнулись.
Я соскочил с подножки.
38
Фильм назывался “Завороженный”.
На экране появилась породистая крупная блондинка.
– Ты думаешь, Алекс Брюлов не способен сложить два и два? Он держал это в руке!
Старик, похожий на Айболита, показал опасную бритву.
//
/- /Рассудок его болен, но сердцем он чист! /- /Блондинка встала перед ним на колени.
Дальнейший диалог происходил на повышенных тонах.
– Ты влюблен, как школьница в обманщика, – я звоню в полицию!
– Нет!
– Он убил доктора Эдвардса!
– Человек не может сделать то, что противоречит его сущности.
– А ты знаешь его сущность?
– Знаю! Дай мне время – и я вылечу его!
– Да, но прежде он зарежет нас, а потом сожжет дом.
– Прошу тебя! Может быть, все это просто его фантазии…
Сперва мне показалось, что в кинозале никого нет. Но потом заметил, что на галерке кто-то сидит. И точно так же прикладывается к рюмке.
– Место я точно определить не могу… Похоже на игорный дом… Только на окнах шторы с нарисованными глазами.
Это говорил молодой брюнет.
– Потом пришел человек с ножницами и разрезал штору. Оттуда вышла голая девушка и принялась целовать всех подряд… Она немного напоминала Констанцию… – Он снова поморщился.
– Я начал играть в карты с бородатым человеком. У меня была крестовая семерка, он сказал “двадцать одно”, хотя карты его были пусты. И тогда вошел хозяин. Он стал кричать: “Я здесь хозяин!
Будешь жульничать – убью тебя!”
На последнем ряду хлопнуло сиденье. Те двое, брюнет и блондинка, замолчали. Облокотившись на рояль, они смотрели на меня и беззвучно, одними губами, посмеивались. Как будто не я – они следят за мной.
Так продолжалось несколько секунд. Их красивые улыбающиеся лица двоились в крышке рояля. Они смотрели на меня прозрачными, огромными глазами. И пока я метался по залу, смеялись – беззвучно, надменно.
Презрительно.
39
Я простоял на Трешке час, но с тубусом никто не явился. Только нищий подваливал пару раз, тянул руку. А больше моей персоной не интересовались.
“Могли вычислить по IP компьютера, элементарно”.
“Операции через московский банкомат – опять же”.
“В конце концов, заметили свет в окне!”
По количеству проколов шпион из меня выходил никудышный.
“Письма-то /из-за границы/ я отправлял с его машины…”
– Это вы, что ли?
Женщина, лет сорок. Лицо красивое, но какое-то изможденное. Нервное.
Длинное дорогое пальто, под ним несуразно короткая юбка и колготки в сетку.
– Скажите, что с ним?
Схватив меня за рукава, она ловила взгляд, и я поразился ее прозрачно-голубым глазам.
– Все в порядке…
– Он жив? Ну, отвечайте!
Голос срывался, она закашлялась. Закурила – не отводя глаз. Как будто читала по жестам, по мимике.
– Вы вообще – кто?
– А вы?
Она усмехнулась, выпустила дым.
– Какая вам разница? Если рассказывать, времени не хватит. А впрочем, в двух словах можно. Можно! Смешно, правда? Вся жизнь – в двух словах…
В разговор то и дело вклинивался голос рекламщика, я взял ее под руку. В церковном сквере, где мы уселись, ворковали голуби.
– Роман длиною в двадцать лет, а не женаты. Все не бросала, надеялась. А потом – раз, и трамвай уехал, молодость кончилась. Сын вырос, женился. Кому ты нужна? Никому.
Глядя на нее, я впервые ощутил власть над /ним. /Я понял, что могу убить /его/ – там, в ее сознании. Убить одним словом, освободить. Но тогда и моей жизни пришел бы конец.
Без /него /и /мне/ нечего было бы здесь делать.
Я сказал, что ничего не знаю. Слышал, что он оказался в эпицентре, но выжил. И уехал по монастырям.
– Знаю, знаю… – Она устало отмахивалась.
– Эту песню я уже слышала.
– Так, значит, ничего? Пусто?
Она выбросила сгоревший до фильтра окурок и не прощаясь пошла к метро.
Только теперь заметил, что никакого тубуса у нее нет.
– Ладно, извините нервную бабу! – обернулась.
И, смешно размахивая руками, как будто слегка пьяная, пошла дальше.
Как же я завидовал ему в тот момент! Обо мне со времени Таиланда ни одна живая душа не вспомнила.
Подняв голову, я увидел на фасаде собора трех ангелов.
Клуб любителей книги собирался завтра ночью.
