— Ты хочешь сказать — на тот случай, если я сойду с ума. На тот случай, если у меня съедет крыша, пока я ухаживаю за трехнедельным малышом. По-твоему, кто-то должен за мной наблюдать.
— Я этого не говорил.
Дина растянулась на диване и стала изучать жемчужно-голубой лак на ногтях.
— Я чувствую, когда съезжаю с катушек. Хочешь, расскажу, как это бывает?
Мне совершенно не хотелось знать, как работает мозг Дины.
— Расскажи.
— Все начинает звучать по-другому. — Быстрый взгляд на меня из-под челки. — Например, вечером я снимаю с себя топ и кидаю на пол, а он делает плюх, словно камень, который бросили в пруд. Или вот однажды я шла домой с работы, и при каждом шаге сапоги пищали словно мышь, попавшая в мышеловку. В конце концов я села на дорожке и сняла их — нет, я не дура и знаю, что мышей в сапогах нет, но я должна была убедиться. Домой все равно пришлось ехать на такси — звук оказался просто невыносимым, это было похоже на агонию…
— Как только что-то подобное начинается, сразу обращайся за помощью.
— Я так и делаю. Сегодня на работе большой морозильник, в котором лежат булочки, затрещал словно лесной пожар, и я сразу пошла к тебе.
— И это замечательно. Я очень рад, что ты так поступила, но я имел в виду профессионалов.
— Врачей. — Дина вздернула губу. — Я им счет потеряла. Что от них хорошего?
Благодаря им она еще жива — и это кое-что значит и для меня, и для нее. Однако ответить мне помешал телефонный звонок. Достав мобильник, я взглянул на часы: ровно девять. Молодчина Ричи.
— Кеннеди, — сказал я, вставая и отходя подальше от Дины.
— Мы на месте, — ответил Ричи так тихо, что мне пришлось прижать телефон к уху. — Все спокойно.
— Криминалисты и «летуны» заняты своим делом?
— Да.
— Проблемы есть? Встретил кого-нибудь по дороге? Что-нибудь произошло?
— Не, все нормально.
— Тогда поговорим через час, а если что-то случится, то раньше. Удачи.
Дина скручивала полотенце в тугой узел и внимательно наблюдала за мной сквозь завесу блестящих волос.
— Кто это?
— По работе. — Я засунул мобильник во внутренний карман. Дина склонна к паранойе, и я не хотел, чтобы она прятала мой телефон, не давая мне позвонить в воображаемую больницу, или, еще лучше, чтобы ответила на звонок и сказала Ричи, что знает про все его замыслы и надеется, что он сдохнет от рака.
— Я думала, твой рабочий день закончился.
— Ну да — более-менее.
— Что значит «более-менее»?
Ее пальцы сжали полотенце.
— Это значит, что иногда у людей возникают ко мне вопросы, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно. — В отделе убийств нет такого понятия как «рабочий день закончился». Звонил мой напарник — и, возможно, позвонит еще несколько раз.
— Почему?
Я взял кружку и пошел на кухню налить еще кофе.
— Ты же его видела: он новичок. Прежде чем принять важное решение, он должен посоветоваться со мной.
— Какое важное решение?
— Любое.
Быстрыми сильными движениями Дина принялась сдирать ногтем корку с поджившей раны на тыльной поверхности ладони.
— Сегодня на работе кто-то слушал радио, — сказала она.
О черт.
— И что?
— И то. Там сказали, что кто-то погиб и эта смерть кажется полиции подозрительной. Сказали, что это в Брокен-Харборе. Говорил какой-то коп — и голос у него был как у тебя.
И тогда морозильник затрещал словно лесной пожар.
— Угу, — осторожно сказал я, снова устраиваясь в кресле.
Расчесывание возобновилось с новой силой.
— Не делай так. Не смей, черт бы тебя побрал.
— Что не делать?
— Не строй из себя непрошибаемого копа. Не говори со мной так, словно я тупая запуганная свидетельница, с которой можно играть в разные игры. Я тебя не боюсь, понял?
Спорить не имело смысла.
— Понял, — спокойно ответил я. — Я не буду тебя запугивать.
— Тогда хватит валять дурака. Рассказывай.
— Ты же знаешь, я не могу говорить о работе. Ничего личного.
— Боже мой, как это — ничего личного?! Черт побери, я же твоя сестра!
Она забилась в угол дивана, поджав под себя ноги, словно готовилась броситься на меня, — вариант маловероятный, но тем не менее возможный.
— Верно. Я хотел сказать, что не скрываю ничего лично от тебя. Мне нужно быть осторожным со всеми.
Дина вцепилась зубами в предплечье и смотрела на меня как на врага — в прищуренных звериных глазах блестел холодный расчет.
— Ладно. Тогда давай смотреть новости.
Я надеялся, что такая мысль ей в голову не придет.
— Ты ведь вроде любишь тишину и покой.
— О Боже! Если об этом деле знает вся страна, вряд ли оно настолько секретное, что его нужно скрывать от меня, так? Если там действительно ничего личного.
— Дина, ради Бога! Я же целый день работал — сейчас мне меньше всего хочется смотреть на работу по телевизору.
— Тогда говори, что за хрень у вас творится! Или я включу новости — останавливать меня придется силой. Хочешь попробовать?
— Ладно, — сдался я. — Расскажу, но только если ты успокоишься. Прекрати грызть руку.
— Это же моя рука. Какая тебе разница?
— Пока ты ее грызешь, я не могу сосредоточиться и, следовательно, рассказать. Выбор за тобой.
Упрямо взглянув на меня, Дина еще раз впилась в руку белыми зубками, но когда я не отреагировал, вытерла предплечье о майку и засунула ладони под колени.
— Вот. Теперь ты счастлив?
— Там не просто один труп, а семья из четырех человек. Они жили в Брокен-Харборе — теперь это место называется Брайанстаун. Вчера ночью к ним в дом кто-то вломился.
— Как он их убил?
— Об этом мы узнаем после вскрытия. Похоже, орудовал ножом.
Обдумывая услышанное, Дина смотрела в пустоту и не двигалась — даже не дышала.
— Брайанстаун, — наконец сказала она. — Что за тупое, идиотское название. Тот, кто его придумал, должен засунуть голову под газонокосилку. Ты уверен?
— Про название?
— Нет! Бог ты мой! Про убитых.
Я потер подбородок, пытаясь расслабить сведенные челюсти.
— Ага, уверен.
Дина снова уставилась на меня:
— Ты уверен, потому что расследуешь это дело.
