Книга Скажи волкам, что я дома - Кэрол Рифка Брант

Это было 17 марта, на сорок первый день после смерти Финна. Мистер Зебрик, наш географ, рассказывал на уроке о черных дырах. Вообще-то черные дыры не относятся к географии, но мистер Зебрик частенько пускается в пространные рассуждения на отвлеченные темы. Адам Белл задал вопрос об осколке метеорита, который он нашел во дворе за домом, и мистер Зебрик тут же объявил, что «сейчас мы слегка отклонимся от темы, но…» — и, конечно, всем сразу стало интересно. Если бы учителя притворялись, что их объяснения — это лишь рассуждения «не по теме», у нас бы вся школа ходила в отличниках. Именно так я и буду строить свои уроки, если когда-нибудь стану учительницей. Пока что я не собираюсь посвящать свою жизнь педагогике, но если не сложится с соколиной охотой, тогда можно будет подумать об этом всерьез. Когда мистер Зебрик заговорил о космосе, у него загорелись глаза. Как будто он с детства мечтал стать астрономом, а не школьным учителем географии. Он воодушевленно размахивал руками и взахлеб рассказывал о законе всемирного тяготения и космических скоростях.

Мы по очереди задавали ему вопросы, стараясь задержать его на космической теме как можно дольше. Я подняла руку и спросила, правда ли, что черные дыры — это провалы во времени. Я где-то читала, что искажения пространства и времени в черных дырах могут открыть проходы для путешествий в прошлое или будущее. Мистер Зебрик ответил, что это вряд ли.

— Это уже из разряда научной фантастики, мисс Элбас, — сказал он, после чего заявил, что мы как-то уж чересчур увлеклись и что нам пора возвращаться к теме урока. Весь класс тихо взвыл. Я заметила, что Дженни Халпен недобро прищурилась в мою сторону. Впрочем, меня это мало заботило. Завтра я точно ее не увижу. И всех остальных одноклассников — тоже. Завтра у наших учителей методический день и уроков не будет.

Позавчера я позвонила Тоби и сказала, что собираюсь приехать в гости. Судя по его голосу, он даже не сразу поверил такому счастью, что я все-таки позвонила, а я подумала про себя: «Ты-то не слишком радуйся, приятель», — ведь для меня это была просто исследовательская экспедиция. С целью как можно больше узнать о Финне.

Грета с Джули и Меган собирались поехать в Уайт-Плейнс прошвырнуться по «Галерее». Я сказала маме, что, может быть, зайду в библиотеку. А может, и не зайду. Так что я вроде как даже и не соврала. Мама спросила, пойдет ли со мной Бинз, и я ответила, что, наверное, да. Это было уже откровенное вранье, зато мама осталась довольна. Главное, теперь я могла совершенно спокойно уехать в город на целый день, и мне не пришлось бы переживать, что кто-то заметит мое отсутствие.

Я села в следующую электричку после той, на которой уехала Грета, и всю дорогу до города ужасно смущалась. Мне казалось, все на меня смотрят и понимают, что я делаю что-то не то. Я надела свои средневековые сапоги, а перед тем, как выйти из дома, пробралась в комнату Греты и надушилась ее «Жан-Нате». У меня было чувство, что я маскируюсь, прячусь за запахом Греты. Я ехала в город, ощущая себя не собою, а кем-то другим — незнакомкой, пахнущей лимоном и детской присыпкой.

Тоби сказал, чтобы я взяла такси от вокзала. Всю дорогу до дома Финна я смотрела в окно, потому что шел дождь, а я обожаю смотреть на город во время дождя. Он весь такой чистый и свежий. Все буквально сияет, и огни отражаются в темных лужах. Как будто весь город покрыт тонким слоем сахарного сиропа. Как будто это не город, а огромное яблоко в карамели.

Тоби сказал, что встретит меня у подъезда и расплатится с таксистом. В доме Финна нет консьержки. Там стоит домофон, и чтобы войти в подъезд, нужно позвонить снизу тем людям, к кому ты идешь, и они откроют тебе дверь. Когда мы подъехали, Тоби уже стоял на застекленном крыльце между дверью на улицу и дверью в дом. Он вышел наружу, под дождь, и улыбнулся. Теперь я разглядела, что он был в вязаной кофте Финна. Только Финну она была велика и доходила почти до колен, а Тоби она была коротковата, и он оттягивал ее вниз. На нем эта кофта смотрелась странно. Совершенно неправильно. Наверное, я нахмурилась. Потому что, как только Тоби открыл мне дверь и увидел мое лицо, он первым делом спросил:

— Все в порядке?

Я сказала, что да. Я очень старалась не таращиться на кофту Финна, но ничего не могла с собой поделать. Тоби, похоже, слегка растерялся и не знал, что говорить.

— Ну, тогда хорошо. — Он слегка сгорбился и склонил голову. Потом сунул деньги таксисту и махнул рукой — мол, поезжай, — даже не озаботившись тем, чтобы взять сдачу.

— Дамы вперед, — сказал Тоби, распахнув передо мной дверь подъезда. Вторую дверь он оставил приоткрытой и подпер толстой телефонной книгой, чтобы она не захлопнулась. Когда мы вошли, Тоби поднял книгу с пола. Мы встали у лифта. Тоби протянул длинную руку у меня над плечом и нажал кнопку вызова. Я заметила, что он смотрит на мое отражение в гладких металлических дверцах лифта.

— Спасибо, — сказал он. — Спасибо, что пришла.

— Да ну, ерунда, — отмахнулась я, словно это и вправду был сущий пустяк. Хотя для меня это был далеко не пустяк: сорваться в город одной и не сказать никому из домашних, где я и с кем.

Лифт в доме Финна старый и очень медленный. Мне всегда казалось, что он ползет на двенадцатый этаж целую вечность.

— Там открыто, — сказал Тоби, когда мы подошли к двери в квартиру. Я взялась за дверную ручку, но потом нерешительно замерла и обернулась к Тоби.

— Там теперь все по-другому? — Мне не хотелось показывать Тоби свой страх, но голос меня все-таки выдал.

Тоби ничего не ответил. Молча протянул руку над моей головой и толкнул дверь. И когда дверь открылась, я увидела, что внутри все по-прежнему. Все как было при Финне. Турецкий ковер на полу. Слоник из папье-маше. Старый сундук с резной крышкой. Две черно-белые фотографии в рамках на стене по обеим сторонам большого окна, выходящего на Восемьдесят третью улицу: руки моего деда, правая и левая. Финн снял их с такого близкого расстояния, что они представлялись фрагментами инопланетных пейзажей. Все осталось таким же, как раньше. Изменился лишь запах. В квартире больше не пахло лавандой и апельсинами. Теперь здесь пахло застарелым табачным дымом.