Он вырулил на шоссе и погнал машину прочь, судорожно вцепившись в руль, со сведенным судорогой лицом, с головой, занятой одной-единственной мыслью о той страшной дилемме, которая раздирает Таруотера изнутри и которую решить должен только он сам, потому что от этого теперь зависит не только спасение мальчика, но и его собственное спасение тоже. Он отказался от своего прежнего плана, в Паудерхед нельзя ехать так скоро. Он понял, что не сможет еще раз туда вернуться, что ему нужно искать какой-то другой выход. Он вспомнил, что случилось в лодке после обеда, и подумал, что был на правильном пути. Просто нужно было зайти еще дальше. Он решил, что мальчику просто-напросто нужно все разъяснить, разложить по полочкам. Не спорить с ним, а только рассказать, рассказать простыми, понятными словами, что у него мания, болезнь, и объяснить, что это такое. Не важно, будет он отвечать или хоть как-то реагировать, но выслушать ему придется. Ему придется узнать, что есть на свете человек, который точно знает, что с ним происходит, по той простой причине, что это в принципе поддается объяснению. На этот раз он пойдет до конца и скажет все. Мальчику следует по крайней мере знать, что у него нет никаких секретов. Пока они будут ужинать, он как бы невзначай вытащит эту манию на белый свет и даст мальчику на нее полюбоваться. Что уж он будет с ней делать — его личное дело. Рейберу вдруг показалось, что все это очень просто, что именно так и следовало поступить с самого начала. «Только время расставит все по своим местам», — подумал он.
Он остановился на оштукатуренной в розовый цвет заправочной станции, где продавали керамические фигурки, детские волчки и прочую дребедень. Пока машину заправляли, он вышел поискать какую-нибудь вещицу, которую можно было бы предложить мальчику в знак примирения. Он хотел, чтобы предстоящая встреча прошла как можно более гладко. Его взгляд скользил по полке, на которой стояли керамические муляжи рук, вампирских клыков, коробочки с фальшивыми собачьими экскрементами, которые можно подбросить кому-нибудь на коврик перед дверью, деревянные тарелки с выжженными на них циничными надписями. Наконец он увидел удивительно ухватистый гибрид штопора и открывашки. Он купил его и вышел.
Когда они вернулись в номер, мальчик по-прежнему лежал на койке. Его лицо было абсолютно спокойным, казалось, с тех пор, как они вышли, он ни разу не сдвинул
взгляда с одной точки. Рейберу снова привиделось то лицо, которое так потрясло его бывшую жену, он почувствовал мгновенный приступ отвращения к мальчику, и его пробрала дрожь. Пресвитер взобрался на койку, и Таруотер спокойно посмотрел ему в глаза. Он, казалось, вообще не заметил, что Рейбер тоже вошел в комнату.
— Я так проголодался, что, наверное, съел бы лошадь, — сказал учитель. — Пошли вниз.
Мальчик обернулся и спокойно, без особого интереса, но и без враждебности ответил:
— Если ты собираешься ужинать здесь, именно это тебе и подадут.
Рейбер, никак не отреагировав на шутку, вынул из кармана штопор-открывашку и небрежно уронил его мальчику на грудь.
— Может, пригодится когда-нибудь, — сказал он, отвернулся и стал мыть руки в тазу с водой.
В зеркале он увидел, как Таруотер осторожно взял металлический кругляш и принялся рассматривать. Он вытащил штопор, потом задумчиво затолкал его обратно. Он изучал вещицу спереди и сзади, потом взвесил на ладони, где она легла удобно, как монета в полдоллара. Через минуту он нехотя произнес:
Она мне совсем не нужна, но все равно спасибо,— и положил открывашку в карман.
Его внимание опять вернулось к Пресвитеру, как к себе домой. Приподнявшись на локте, он внимательно посмотрел на ребенка.
— А ну-ка встань, — медленно сказал он.
Было такое ощущение, что он отдает команду маленькому зверьку, которого успешно дрессировал все последнее время. Голос звучал спокойно, но с некоторой ноткой интереса: выйдет — не выйдет. Всю свою обычную враждебность он, казалось, взял на поводок и направил на достижение цели. Ребенок смотрел на него как зачарованный.
— Я ведь сказал тебе, встань! — медленно повторил он. Ребенок послушно сполз с кровати.
Рейбер почувствовал укол нелепой ревности. Он стоял, раздраженно нахмурившись, и смотрел, как, не говоря ни слона, мальчик выходит из комнаты, а Пресвитер покорно идет за ним. Через секунду он бросил полотенце в таз и отправился за ними следом.
Мотель сотрясался от топота восьми пар ног. В том конце холла, где хозяйка заведения держала музыкальный автомат, танцевали. Троица уселась за жестяной красный стол, и Рейбер отключил свой слуховой аппарат до лучших времен, пока не прекратится светопреставление. Он сидел и смотрел по сторонам, злясь, что его потревожили.
Танцующие были ровесники Таруотеру, но, казалось, принадлежали к совершенно другому виду. Девочек можно было отличить от мальчиков только по узким юбкам и голым ногам. Лица и головы у всех были почти одинаковые. Они танцевали с какой-то остервенелой сосредоточенностью. Пресвитер оцепенел. Он привстал на стуле и смотрел на них, свесив голову набок, так что она, казалось, вот-вот отвалится. Таруотера смотрел сквозь них, и взгляд у него был темный и отсутствующий. Эти подростки, видимо, были для него чем-то вроде мошек, которые жужжат и кружатся у него перед глазами.
Музыка всхлипнула в последний раз, подростки, толкаясь, пробились к своему столику и развалились на стульях. Рейбер включил слуховой аппарат и вздрогнул, когда ему в голову ворвался трубный рев Пресвитера. Малыш подпрыгивал на стуле и вопил от разочарования. Когда танцоры увидели его, он прекратил шум, встал по стойке смирно и принялся пожирать их взглядом. За их столиком воцарилась раздраженная тишина. Вид у них был такой, словно их оскорбила в лучших чувствах какая-то ошибка мироздания, что-то такое, что надлежало исправить, прежде чем показывать им. С каким наслаждением Рейбер подскочил бы к ним сейчас и заехал в эти дурацкие рожи стулом. Они встали и, угрюмо подталкивая друг друга, упаковались в открытый автомобиль, который тут лее взревел и умчался, возмущенно окатив мотель волной полетевшего из-под колес песка и гравия. Рейбер выдохнул так, словно воздух у него в легких был острым и мог его поранить. И тут ему на глаза попался Таруотер.
Мальчик смотрел прямо на него и улыбался едва заметной, но вполне ясной по смыслу улыбкой, словно видел его насквозь. Эту улыбку Рейберу и раньше доводилось видеть у него на лице. Она издевалась над ним, опираясь на какое-то глубинное, нутряное знание, которое с каждым разом становилось все глубже и, по мере приближения к самой его сокровенной сути, все отчетливей перерастало в полнейшее к нему безразличие. Рейбера вдруг как током ударило, он понял смысл этой улыбки, и его охватила такая злоба, что на мгновение он лишился сил. «Убирайся, — хотелось крикнуть ему, — и чтобы я больше не видел твоей проклятой наглой рожи! Убирайся к дьяволу! Проваливай и крести хоть целый мир!»
Женщина уже какое-то время стояла рядом с ними и ждала, когда учитель сделает заказ, но внимания он на нее обращал не больше, чем на невидимку. Она принялась постукивать меню по стакану, а потом просто сунула его Рей-беру под нос. Не читая, он сказал:
