Болтали долго, пока не обнаружили, что время давно уже перевалило за полночь. Теперь Слава сладко спит, а ко мне сон никак не идет. Уже и читать самую нудную книгу пробовал, и баранов мысленно считать — ничто не берёт. Наконец, выбрал удобное положение и стал вспоминать свои курсантские годы, частые разлуки с женой:
…Звонить часто не получалось, да для курсанта междугородние переговоры были дороговатым удовольствием. Выручали письма. Писали так часто, что вскоре это уже стало приятной ежедневной привычкой. В лейтенантские годы, пока моя Светлана, живя у родителей, оканчивала свой институт и защищала диплом, мы не изменяли своей привычке. Потом был Афган. С каким нетерпением я ждал вестей, особенно в первые месяцы! Умом понимал, что нужно время, чтобы мое письмо с номером полевой почты вместо обратного адреса сначала добралось до Луганска, чтобы, получить ответ, и, наконец, прервалось бы это затянувшееся томительное отсутствие вестей о самых близких людях.
Когда же я получил своё первое письмо, находясь «за речкой»? В апреле? Врядли, тогда бы запомнились мне традиционные в то время первомайские поздравления. На день Победы писем еще тоже не было. Если бы они были, то я запомнил бы это, ведь после дня Победы были мои первые «боевые» в «зеленке».
Время берёт свою дань памятью. Тот злополучный выход я помню до мельчайших подробностей, а о первых письмах позабыл….
Май 1987 года. Афганистан. Чарикарская «зеленка».
Тусклый сумрак и теснота десантного отсека БМП (боевой машины пехоты) не позволяли расслабиться. Не добавляли мне уверенности и напряженные лица бойцов, что ехали вместе со мной. Их запыленные, пропахшие потом и пороховой гарью «хэбэшки» и «горняшки», глаза, неподвижно уставившиеся в противоположный борт, но видящие вместо него мелькающие кусты и деревья проклятой «зелёнки», откуда в любой момент можно ожидать хлесткого гранатомётного выстрела — всё это напоминало о том, что всем нам довелось пережить за прошедшие сутки.
Был бой. Был страшный бой. Был Серёга, и нет Серёги, как нет, и больше никогда не будет и тех бойцов, что оставили свои молодые жизни не за идеалы никому не понятной Апрельской революции, не за идеи Кремлёвских стратегов, забросивших их в эту дикую страну, а за своих товарищей, что все-таки выжили в этой мясорубке, за старлея с дырой с полспины, который до последних мгновений своих просил пить и всё жаловался, что у него мёрзнут ноги….
— Авиация, слушаем меня внимательно! — Капитан Дроздов сдвинул на затылок танковый шлемофон. — Игорь, ты едешь со мной. Юра, видишь БМП? Там мой брат. Поступаешь в его полное распоряжение. Если ещё не знаешь, он у меня командует ротой.
— Мы успели познакомиться ещё вчера, в Баграме.
— Очень хорошо. Думаю, запомнив мою внешность, ты его сразу узнаешь. Передай ему на словах: по моей команде начинаем сворачиваться. Личный состав максимально спрятать в броню. На сегодня «ноль двадцать первых» и «трехсотых» (убитых и раненых по общепринятой в Афгане кодировке) хватит. На месте сбора переберёшься на мою броню…. Ладно, давай краба. — Мы пожали друг другу руки. — До встречи!
По тому, как нас начало швырять на своих сидениях и кренению БМП я понял, что мы миновали виноградник и добрались до места, где нас вчера обстреляли в первый раз. Там, посредине дороги, была глубокая воронка от взрыва чего-то и множество колдобин. Скоро будет кишлак, небольшой виноградник и снова кишлак….
Зачем я здесь? Зачем нужна эта война? Как и кто объяснит матерям, за что погибли их сыновья?
Эх, Серега, Серёга…. Твой чай и науку о выживании в этой войне я запомню навсегда. Теперь и у меня, наводя самолет или вертолет на цель, или стреляя по духам самому, в следующий раз будет возникать мысль: «Это за Серёгу!». Мы с тобой расстались где-то здесь, и ты посоветовал мне сидеть в броне, а не идти искать комбата, нарушая его приказ….
БМП полезла куда-то вверх, резко повернула налево, и послышался характерный лязг гусениц по асфальту. Мы вырвались из «зеленки» и уже едем по нормальной дороге, если в этом проклятом Афгане хоть что-то бывает нормальным.
— Авиация, хватит париться! Вылезай на свежий воздух. — Ротный, Дроздов-младший, выбравшись наружу через командирский люк, пригласил последовать за ним.
— Ух! Хоть на белый свет посмотреть можно! Я там совсем задохся.
Колона выстроилась вдоль дороги, ведущей в Кабул.
Полуденная жара давно спала. Окаймляющие долину горы безучастно смотрели на людскую возню. Что им до очередной армии, пришедшей с войны? Армия отдохнет некоторое время и вновь отправиться убивать, или быть убитыми. Для гор мы, как и армии Александра Македонского или Тамерлана всего лишь миг в жизни, тянущейся многие миллионы лет.
На шоссе показалась БМП комбата. Проехав вдоль дороги, остановилась напротив нас. Братья несколько минут поговорили, уединившись между нашими машинами.
— Юра, перебирайся к нам! — Игорь Больбатов, весь серый от пыли, устало махнул мне рукой, подзывая к себе.
Я взглянул вопросительно на Дроздова — старшего. Он жестом показал, чтобы я перебирался на его броню.
— Ты как? — Спросил я у Игоря.
— Нормально. А ты? — Больбатов по дружески обнял меня за плечи.
— Тоже нормально. Ты знаешь, мне было как-то неспокойно ехать внутри. Сидишь как в консервной банке и понимаешь, что от тебя ничего не зависит….
— Это точно, но иногда, когда есть уверенность, что мин нет, таким способом ехать гораздо безопасней.
Замыкающая батальонную броню БМП стояла у самой «зелёнки», пропустив мимо себя несколько грузовиков технического замыкания с подбитой БМП на прицепе, взревев мотором, круто развернулась и устремилась в хвост колонны.
— Проверить личный состав и доложить! — Дал команду по радио комбат.
Все налицо. В «зелёнке» из батальона не осталось никого. Раненых и убитых уже доставили в госпиталь. Кому уже сделали необходимые операции, а кого готовят к своей последней дороге домой «грузом двести». Для них война закончилась. Навсегда.
При свете последних лучей солнца на отвороте с основной Баграмской дороги в расположение штаба дивизии, разведывательного батальона и еще каких-то структур нас поджидал «авианаводческий» БТР с бортовым номером 603. Нашего возвращения с нетерпением ждал Начальник ГБУ (группы боевого управления) авиации 108 мотострелковой дивизии майор Церковский.
Пожав на прощание руки всем, кто находился на броне комбата, мы с Игорем спрыгнули на землю. Ноги по щиколотку утонули в серой невесомой пыли. Запомнились слова комбата: «Юра, я буду рад, если на следующих «боевых» тебя припишут к нашему батальону. И вообще: будешь в наших краях — заходи в гости…».
Немного гордясь оттого, что не ударил лицом в грязь в первом в своей жизни бою, а разведчики даже пригласили меня заходить к ним в гости, я вслед за Игорем забрался на наш «шестьсот третий».
— Ну что, штаны проверять будем? — Неудачно пошутил шеф, но, увидев в наших глазах что-то особенное, что бывает только у вернувшихся из тяжелого боя, осёкся. Отвернулся. Закурил сигарету и наклонился к водителю. — Трогай!
