С’дана внимательно посмотрел на пленника.
— Подожди, — сказал он лемуту, остановив Ревуна жестом бледной руки. — Подними его. Нам не будет никакой пользы, если он сдохнет здесь. Он находится на грани полного истощения, и допрашивать его сейчас бесполезно. Возьми его на руки, Чи-Чук, и неси — неси так же аккуратно, как если бы это был один из твоих грязных детенышей, понял?
Иеро заметил, что колдун умеет добиваться беспрекословного повиновения даже от звероподобного чудовища. Огромные волосатые руки осторожно подняли его. Исходившее от лемута зловоние было ужасным, но священник блокировал это ощущение. Так, на руках мерзкого монстра, он и прибыл под холодные своды Мануна.
Когда священника внесли во двор крепости, ментальная атака на его разум закончилась. Иеро почувствовал, что непонятным для него способом С’дана сообщил кому-то, что пленник крайне истощен и лучше предоставить ему некоторую передышку. Как бы то ни было, телепатическое давление прекратилось, и теперь он мог спокойно оглядеться по сторонам.
Крепость была не очень велика. Заключенная внутри каменных стен площадь составляла около двухсот квадратных ярдов. Несколько фигур в капюшонах шагали по верху широких стен. Вооруженных людей среди них не было; священник вообще не видел никакого оружия, кроме клинка в лапе Чи-Чука.
Посередине двора находилась квадратная каменная башня в три яруса с несколькими окнами. Они были узкими и располагались без какого-то определенного порядка. Плоская крыша делала это строение похожим на серый каменный куб, жесткие очертания которого подчеркивали неприветливость и безотрадность окружающего крепость пейзажа. Священнику показалось, что это строение и окружающие его мрачные стены возведены с холодной и сухой расчетливостью, исключающей даже намек на красоту или фантазию. Иеро старался внимательно наблюдать и запоминать. Никто из его соплеменников не смог проникнуть в логово врага так глубоко, как он, — а если кто и проникал, то не смог вернуться назад. «Я должен вернуться», — мысль о том, как выбраться отсюда, не оставляла Иеро.
Они миновали узкую дверь и молча двинулись по плохо освещенному каменному коридору. Тусклый голубой свет немногочисленных ламп едва разгонял темноту. Иеро посмотрел назад поверх волосатого плеча своего носильщика. Серый дневной свет, проходивший через распахнутую дверь, исчез за поворотом коридора.
Наконец, после нескольких поворотов, коридор стал опускаться вниз. В это время впереди раздался голос С’даны, усиленный отражением от каменных стен.
— Манун лежит под нами, священник. Там мы, члены Великого Братства, находим отдых, покой и защиту от глупой суеты мира. Только глубоко под землей царит полное молчание, которого мы жаждем, безмерная пустота, к которой мы стремимся. И только она способна поддерживать совершенствование чистого разума, — его голос прогрохотал в полутьме, и многократное эхо повторило: — разума, разума, азума, азума, — и затихло в темном коридоре.
Неожиданно они остановились. Открылась маленькая металлическая дверь, и лемут, наклонившись, вошел в нее. Он бросил Иеро на лежавший в углу соломенный тюфяк и покинул комнату, метнув на пленника злобный взгляд и тихо рыча от еле сдерживаемой ярости.
— Мы расстанемся на некоторое время, священник, — донесся из коридора голос С’даны. — Отдыхай и готовься. Тебя позовут.
Глухо лязгнув, тяжелая железная дверь закрылась, и в камере воцарилось молчание.
Иеро осмотрелся по сторонам. Помещение, в котором он находился, было вырублено прямо в скале. В нем отсутствовали окна, и только высоко под потолком находилась щель, такая узкая, что в нее нельзя было просунуть даже руку; через щель поступал свежий воздух с поверхности. Маленький светильник на потолке, забранный в металлическую сетку, давал достаточно света. Площадь камеры составляла не больше сотни квадратных футов, и в ней не было ничего, кроме соломенного тюфяка и бадьи с крышкой — по-видимому, санитарного назначения. В одном из углов виднелось закрытое металлической решеткой отверстие сливной трубы, от которого тянуло дурным запахом.
Ридом с тюфяком находился поднос, на котором стояли глиняные кувшины с водой и темной жидкостью, похожей на вино, а также лежал каравай простого черного хлеба. В школах Аббатства обучали искусству мысленно распознавать состав пищи. Он понял, что вино содержит примесь какого-то неизвестного вещества, но вода и хлеб казались безвредными. Он вылил вино в сливную трубу, съел хлеб, напился и лег на свое убогое ложе. Воздух был сырым, но не особенно холодным, и он чувствовал себя вполне удобно. Боль от огромного синяка на груди была все еще сильной, но, в общем, уже терпимой. Немного отдохнув, он очень осторожно приступил к мысленному эксперименту.
Он понизил ментальный барьер, защищавший его мозг, на крошечную, еле заметную величину. Он был сейчас подобен человеку, спрятавшемуся внутри замкнутой каменной стены, чтобы спастись от враждебных сил или опасных животных, находившихся снаружи. Чрезвычайно осторожно человек начал проделывать щель в своей стене. Он вынимал камень за камнем, часто останавливался и прислушивался. Он очень старался, чтобы внешняя сторона стены казалась монолитной, чтобы самый пристальный взгляд не мог обнаружить в ней крохотного отверстия. Но пока такое отверстие не появится, он не сможет установить связь с внешним миром и получить помощь. И Иеро продолжал медленно изнутри разбирать окружающую его мозг невидимую стену, песчинка за песчинкой, камень за камнем.
В самом последнем шаге не было необходимости. Его мозг стал таким чувствительным, столь изощренным в средствах защиты, что он успел вовремя понять: там, снаружи, Нечистый подстерегает его! Это был опасный эксперимент. Враги ждали и непрерывно следили за ним; еще мгновение, и они захватили бы его разум, превратив Иеро в безмозглую вещь!
Так же осторожно, как он разбирал свой барьер, он восстановил защиту. Враги могли в любой момент ворваться в камеру и прикончить его ударом меча, но захватить его мозг и душу они были не в состоянии.
Иеро лег на спину и погрузился в размышления. Он испытывал уверенность в одном — в том, что, очевидно, сильно напугал адептов Нечистого. И они, по-видимому, непременно желали знать о нем как можно больше. Иеро был уверен, что прежде всего они захотят узнать, есть ли еще в мире существа, подобные ему. Он понял, что пока враги будут в неведении, с ним будут обходиться с величайшей осторожностью.
Каким же образом ему установить ментальную связь с друзьями? Стены крепости не были для этого помехой, но возможность связи блокировалась тем телепатическим барьером, которым он окружил свой мозг. Что же делать? Рискнуть и снять блокировку? Он понимал, что должен торопиться: одному Богу известно, сколько времени он будет находиться в относительной безопасности. Эта проблема походила на змею, пожирающую собственный хвост. Снять защиту означало попасть под полный ментальный контроль адептов Нечистого. Все «двери» его разума, все известные, используемые для связи каналы были наглухо перекрыты; никто не мог получить доступа в его мозг — ни адепты Нечистого, ни специалисты Аббатств, ни его спутники. Но он также не мог связаться ни с кем из них.
