Ральф шагал дальше, внешне деловито, но со скрытой гордостью демонстрируя экскурсанту наноцех. Он был похож на родителя, который с подчеркнутым равнодушием делится с соседями новостями об успехах сына, в глубине души задыхаясь от счастья.
— Теперь самая интересная часть.
Тимур перегнулся через перила со странным чувством, будто он находится в кинозале на премьере какого-то фантастического блокбастера. Нагромождения насосов и компрессоров сменились аккуратными рядами сферических стеклянных колб на металлических подставках. По земле извивались, как змеи, разноцветные изолированные трубы. Несмотря на тусклое освещение, Тимур разглядел над колбами клубы холодного пара.
— А вот здесь происходит сборка, тебе это интересно?
— Конечно…
— Процесс начинается с доставки материалов. В качестве транспорта используются молекулы антрахионина — C14H8O2 — вещества, используемого при изготовлении красителей. Мы усовершенствовали разработку Людвига Бартелса из Калифорнийского университета. Он «научил» молекулы антрахионина двигаться по ровной медной поверхности, а потом еще и подцеплять молекулы СО2 и транспортировать их на себе. Кейтаро оптимизировал технологию. Наши перевозчики умеют доставлять к месту сборки атомарный углерод, водород, железо и ионы ОН. — Ральф вытянул руку: — Видишь шары? Их сорок два — шесть рядов по семь колб. Каждая соответствует определенному этапу производства наноробота. Молекулы антрахионина доставляют в колбу строго определенное количество «строительных» молекул, после чего другие молекулы — ассемблеры — собирают их вместе. — Глаза Ральфа затуманились от нахлынувших воспоминаний. — Мы с Джепом провели полгода под землей, работая по восемнадцать часов в сутки, пока не запустили сборочный конвейер. Случалось, мне начинало казаться, что солнца и света не существует. Ты меня слушаешь?
— Да, — на самом деле Тимуру все труднее было сохранять внимание под градом новой для него информации, но он все же спросил: — А что служит ассемблером?
— Наноассемблер — это молекулярный механизм, который, по сути, является куском синтетической молекулы ДНК и может двигаться согласно инструкциям. У него есть отростки — «ручки» и «ножки», которыми он цепляется за другие молекулы. Он берет молекулу-стройматериал у перевозчика, карабкается по собираемой конструкции и ставит ее, как кирпич, на нужное место.
Они подошли к плоскому демонстрационному экрану, точно такому же, как в наземной части корпуса «EN-3». Ральф включил монитор.
— Производство постоянно совершенствуется. Гоблину впрыскивали нанороботов III поколения. Мозговые процессоры ботов сформированы из наноагентов поколения V+ и VI. Сейчас производятся гораздо более продвинутые — поколения «семь-плюс».
На экране появилась модель наноробота. Внизу высветились шкала масштаба и подпись «Nanorobot NB-7 ½ G|V31.1.4.128 with a lipid bio-sheld»[60]. Последнее поколение отличалось от увиденного наверху. Тело агента было меньше, щупальца — тоньше, но длиннее. Некоторые отростки исчезали за пределами дисплея во время вращения модели. Кроме того, на экране вокруг наноробота вращались бесформные бледно-желтые кружки, часто скрывая его за собой.
— Что это плавает вокруг? — поинтересовался Тимур.
— «Одежда» агента. Его защитный костюм. После сборки наноробот помещается в липидную оболочку[61]. На экране он обложен видоизмененными липидами, имитирующими поверхность живых клеток. Благодаря этому нанороботы дольше остаются невидимыми для антител иммунной системы организма. В таком виде наши роботы могут три с половиной часа плавать в сосудах, прежде чем иммунная система выявит их и начнет уничтожать. Таким образом практически все нанороботы, даже «заблудившиеся» до дороге, добираются до цели. Поэтому теперь в мозг попадает до 98% впрыснутых нанороботов. До использования липидной оболочки потери доходили до 40 — 50%. Антитела — еще бо́льшая гадость, чем гемато-энцефалический барьер.
— А что было с Гоблином? Что произошло после того, как нанороботы соединились у него в голове? — Тимур сгорал от нетерпения.
— Гоблин стал большим прорывом, но в то же время и большим разочарованием. С одной стороны, мы создали синаптические связи в достаточно большой области на коре головного мозга у здорового примата, не разбив черепную коробку. Сформированная плата стала совершенным измерительным прибором и поставляла нам информацию обо всем, что происходит внутри мозга, с неслыханной точностью. Раньше нейрофизиологи получали такую информацию, только когда на это давал согласие пациент, которому проводили хирургическую операцию на открытом мозге, например, с помощью лоботомии[62]когда-то лечили тяжелые проявления шизофрении. Сейчас операции на открытом мозге подлежит, скажем, больной с тяжелой формой эпилепсии. При таком вмешательстве пациенту снимают полчерепа, и, пока мозг остается открытым, медики крепят к коре электроды. Таким образом они ищут точки, где зарождаются эпилептические припадки. После обнаружения проводится операция, которая нередко позволяет преодолеть болезнь. А экспериментаторы пользуются случаем, чтобы изучить другие участки. Ставят массивы менее и более чувствительных электродов и по полученным картинкам активности нейронов пытаются понять назначение того или иного участка мозга. А тут в наших руках оказалась технология, которая позволяет получать информацию чуть ли не о каждом нейроне в верхней коре. Это была просто фантастика!.. Каждое утро я просыпался и думал, не приснилось ли мне все то, чего мы достигли… — Ральф опустил подбородок: — С другой стороны… через 29 дней Гоблин умер.
Тимур забыл о жарком костюме и неприятном зуде:
— Но почему?!
— Дослушай… Информация шла бесконечным потоком. Не успевали обрабатывать. Через неделю после введения нанороботов мы начали готовить статью в «Science»[63]. Статья, несомненно, наделала бы много шума. «Гринписовцы» порвали бы нас на куски, но нам было наплевать. Мы были молодые, глупые и амбициозные… Сейчас я думаю, что тот момент был ключевым. Если бы мы опубликовали результаты исследований, все сложилось бы иначе.
