Медведь шел вдоль берегов промоины — высоких, каменистых. Между крутым берегом, высотой около метра и кедрами, шла полоса метра в полтора шириной; почему-то здесь не росла даже трава. Только лишайники расцвечивали серо-сизо-коричневыми пятнами камни и насыщенную ими землю. По этой полосе и шагал зверь, до самого места, где ключ впадал в озерцо. Тут к воде оказался удобный спуск, испещренный следами когтей. Без особенного удовольствия увидел Тихий на песке следы и медвежат разного возраста, вплоть до крохотных — он знал, что медведица в сто раз опаснее медведя.
В этом месте зверь зашел в воду, отчего Федор по бедра сразу же оказался в воде, и выпустил его из пасти. Уф-ф! Вода оказалась совсем теплой, дно выстлано мелкой галькой, а глубина небольшая. Другой разговор, что нечего делать в воде и его сапогам, и всему, что есть в рюкзаке. Федор легко смог сесть, и первым делом выкинул на берег рюкзак. Это легко удалось, благо в рюкзаке чуть больше пуда — не вес даже для усталых, больных рук. Эх, так бы вчера и бревно… Ватнику тоже нечего делать в воде. Кинув ватник на берег, Федор впервые подивился сам себе — в двух шагах от него — зверь! Как раз там, куда он кидал вещи!
Медведь по-собачьи сидел на берегу, внимательно смотрел на Федора. Челюсти зверя описывали странные движения. «Это же он устал, чуть челюсти не вывернул, пока меня нес!» — жаром обдало Федора Тихого. А зверь еще и покрутил головой — примерно так, как мог бы крутить человек, у которого сильно устала шея. «Он же все время держал голову выше, напрягал шею изо всех сил!».
Глаза Федора встретились с коричневыми маленькими глазками. Удивительно, но страха совсем не было. Наверное, в положении Федора надо было или сразу сойти с ума — или научиться верить зверю, и не бояться его. В глазах медведя застыло какое-то пытливое и как показалось охотнику, немного жалобное выражение. Зверь вдруг ритмично зафыркал; Федор припомнил, что он так уже фыркал однажды, когда освобождал человека от бревна и поднимал. Теперь он зафыркал, сопровождая это тихим ворчанием. Странным ворчанием — то выше тонами, то ниже. Так он фыркал и ворчал, а потом так же пытливо уставился на Федора. Тот молчал, в упор глядя на животное. И тогда медведь вдруг встал на четыре лапы повернулся, и исчез в лесу, как привидение. Мгновение — и зверя уже нет, Федор остался один.
Что, он и будет так сидеть в воде по пояс? Если ватнику нечего делать в воде, то уж тем более нечего делать в воде сапогам и ватным штанам. Федор стал снимать сапоги, и вдруг невероятно удивился: он чуть не забыл про свою ногу! Ногу, от одного прикосновения к которой он несколько раз терял сознание! Федор так и замер с сапогом в руке: нельзя же так рисковать! Глубина — от силы тридцать сантиметров, но лежа навзничь без сознания, он мог бы утонуть даже и здесь.
Но больно не было… Ну, почти не было. Осторожно-осторожно Федор закатал штанину. Рана, по правде говоря, открылась ужасная. Мало того, что бревно сильно ушибло кость чуть выше лодыжки, еще и порвана мышца — а значит, по крайней мере неделю или две на ногу невозможно будет и ступить. Пока не срастется тело, не опадет все это синее и багровое, нет смысла даже думать про «ходить». И что он будет делать здесь, в совершенно незнакомых местах, без оружия и почти без еды?!
Федор опустил ногу в воду, стал снимать сапог с другой ноги, и аккуратно выкинул на берег. Стараясь не делать резких движений, снял и штаны, выкинул туда же, к остальному. Да и рубашка ни к чему, вода как парное молоко… К тому же рубашка была порвана, заляпана его же собственной кровью. Федор покачал головой, и застирал самые грязные места, бурые расплывчатые пятна.
Федор осмотрел и свою грудь. Да, помяло сильно, во многих местах тело порвано. Тихий лег и стал мыться, убирая с себя кровь и грязь, оставшуюся от ствола. Вода стала рыжей вокруг; хорошо, что все-таки тут было какое-то течение, кровь постепенно относило.
Федор повернул голову и прямо так, не пользуясь даже ладошкой, стал пить. Вода оказалась сильно минерализованной, с необычным, никогда не встречавшимся раньше привкусом. Но жажду она утоляла, эта теплая и странная вода.
Федор не мог бы сказать, как долго он пролежал в этом озере. Наверное, довольно долго, потому что солнце успело встать совсем высоко, а кожа во многих местах сморщилась. Ему даже казалось, что он немного подремал в воде, пристроив голову на мелководье, поближе к берегу. Спалось в воде на редкость хорошо, звон ручейка убаюкивал. Ему опять страшно хотелось пить, и Федор повернулся на бок, долго втягивал в себя дивную горную воду.
Впрочем, тело чуть-чуть отдохнуло, и пора было думать о главном. Федор встал, как мог — на колено одной ноги и на руки, стал так передвигаться к берегу. Ох, как неприятно было ползти вверх по огромным следам вперемежку со следами медвежат! Невольно вертелось в мозгах, что кто угодно и в любой момент может вынырнуть из этих кустов, мелькнуть прямо по ходу, между стволами.
Впрочем, не одни медведи тут ходили — там, где ключ выбивается из-под скалы, на колья насажены три медвежьих черепа. Кем? Когда? Все это вопросы без ответов, и даже сходить посмотреть Федор сможет не скоро — туда ведь надо прыгать по камням.
Тихий стал собирать свои манатки, старался отжать всю одежду, вылил воду из сапог, и все развесил на ветках двух близко растущих, раскидистых кедров. Было совсем тепло, и странно, что так мало насекомых жужжало и зудело в тихом воздухе. Или тут уже очень высоко… но Тихий вовсе не чувствовал стесненного дыхания или других признаков высокогорья. Значит, есть что-то особенное в этом месте, и потому насекомых тут мало. Интересно, а комаров и мошки тут тоже меньше, чем в других местах тайги?
Но наверное, здесь все же высоко: вон какие низкие тут кедры и пихты, как много камня в почве. Что-то в прозрачности воздуха тоже наводило на мысль о приличной высоте над уровнем теплых долин.
Федор обследовал свой рюкзак. Крупы и хлеб почти не намокли, разве что буханка раздавлена его спиной в лепешку. Не страшно… Тем более, целы консервы. Больше двух недель мог жить Тихий на том, что повесил на кедр вместе с рюкзаком, даже ничего не добавляя. Уже очень хотелось есть, и Тихий подавил первый порыв — открыть банку консервов, съесть с хлебом. Нет! Он будет действовать разумно, неизвестно сколько здесь сидеть. Жаль, есть у него только кружка… Литровая кружка, не городская, но сейчас Тихий много бы отдал за котелок.
Не прошло и часа, как весело запрыгал огонек, охватывая кучу сучьев, облизывая бока кружки. И упревала в этой кружке каша, делая жизнь окончательно великолепной… или по крайности приемлемой. Плохо то, что в следующий раз для огня придется пойти уже дальше и с каждым днем собирать дрова придется все дальше и дальше. Впрочем, и нога с каждым днем будет все здоровее и здоровее. Но даже не делая больше ничего, только растянув кашу на несколько недель, Тихий уже мог вернуться: до выздоровления у него есть еда! А кусок полиэтилена можно подостлать под себя, чтобы не добралась сырость ночи. Пойдет дождь — спасет все тот же полиэтилен. И даже на случай прихода зверей Федор чувствовал себя не так уж плохо: теперь нож торчал за левым голенищем.
Тихий уже приготовился воткнуть ложку в кашу, как движение на том берегу заставило его насторожиться. И правильно заставило! Из зарослей молодых кедров торчала голова и половина туловища медведя изрядных размеров. Федор не сомневался — это вовсе не его спаситель! По каким признакам? Трудно сказать… Федор опознавал разных зверей так же точно, как горожанин может распознать разных людей.
