Она подошла и углубилась в распечатку с моими оценками.
— Мне нужно было три четверки, а я получил 5, 3 и 2, а один экзамен я не могу найти. — Я прокашлялся. — Обществоведение. Да, точно, обществоведение.
— У тебя 4, — сказала она.
У нее на верхней губе растут усики, но в целом она очень приятная женщина. Иногда мне кажется, что неплохо было бы иметь такую маму. Я чувствовал исходящий от нее запах талька.
— Сходи поговори с мистером Харрингтоном, — посоветовала она. — Он что-нибудь придумает.
Том мог понять по моему лицу, что что-то не в порядке, но он лишь потупил голову и шмыгнул мимо, будто не замечая. Некоторое время я нерешительно топтался у входа в комнату Хиппи Харрингтона. Иногда он просто невыносим со своей шумной экстравертностью. Я попытался улыбнуться, но губы не слушались… Ладно. Хиппи беспечно насвистывал за столом. Увидев меня, он аж подпрыгнул от радости, замахал руками, разбрасывая какие-то бумажки по столу, — точь-в-точь как пес, дружелюбно виляющий хвостом.
— Молодчина, Крис! — воскликнул он. — Пятерка! Я в тебя верил!
От его слов мои губы разлепились и непроизвольно расплылись в неподдельной улыбке. Помню, я подумал, что я сделал это специально чтобы порадовать его, отплатить за его энтузиазм и пылкую страсть к литературе. Никакой другой учитель не относился так к своему предмету. «Язык — это сила, — часто повторял он. — Литература — любовь. Поэзия — пища для души». Этих слов я никогда не забуду, хотя до конца их еще и не понимаю. Помню, он проводил поэтическое чтение на одном из занятий, и у него прямо руки дрожали, когда он открыл стихи Йейтса. Читал он с таким благоговением, словно дарил нам что-то необыкновенное, словно отдавал нам часть собственной души. Да, стоило ради него постараться на пятерку. Все это кажется таким далеким: чтение, подчеркивания карандашом, заучивание отрывков… А ведь старался я, прежде всего, ради старика Хиппи.
— Ну что, пакуешь чемоданы — и в Ньюкасл?
Я рассказал ему о своих оценках, но он не смутился. Все будет в порядке, сказал Хиппи, я позвоню и все улажу.
— Все будет в порядке, вот увидишь… — повторял он, кивая головой, как игрушечный Дед Мороз в Рождественской пещере.
Я стоял, не зная, что сказать на прощание. До свидания или что-нибудь в этом роде? Спасибо за все? Ну, за Йейтса там, и вообще… Со стола свалились какие-то бумаги, я полез их подобрать и нос к носу столкнулся с Хиппи, который полез под стол с той же целью. И тут, под столом, он спросил:
— А девушка твоя куда уезжает? Она, кажется, по музыке идет? Едет в Манчестер?
— Нет, сэр, она ждет ребенка. Мы разошлись.
Хиппи забрался обратно в кресло и внимательно посмотрел на меня поверх стола. Я медленно поднялся с колен. Ни разу в жизни я не чувствовал себя так неловко и безнадежно, как в этот момент.
— Бедное дитя, — сказал он. Наверное, он имел в виду Элен, а может быть, ребенка. Но его взгляд заставил меня внутренне содрогнуться. Мне показалось, что он видит насквозь и меня, и все мои чувства.
Говорить больше было не о чем. Я положил бумаги на стол и отправился домой.
Вечером я позвонил Рутлин. Трубку взяла ее мать и сказала, что Рутлин очень расстроена и поэтому не может подойти к телефону.
— У нее все четверки, — причитала Корал. — Ты подумай только, разве она не умница! Одно только плохо: она говорит, этого мало.
— Бедная Рутлин, — посочувствовал я. — Неужели этого не хватит, чтобы поступить на медицинский?
Корал вздохнула в трубку. Я словно видел, каким расстроенным стало ее широкое добродушное лицо.
— Не знаю. Она ничего мне не объясняет, плачет — и все. Подумаешь, беда, говорю я ей, будешь мне с детишками помогать. Какое там — ревет и ревет, а чего ревет?
— А как там у Элен дела, не знаете?
— У Элен все пятерки. Она сейчас сидит наверху с Рутлин.
Я невольно улыбнулся в трубку.
— Передайте ей, что я очень рад, — сказал я. — А Рутлин скажите, пусть не расстраивается, ведь можно пересдать. Скажите Элен, что у меня тройка, четверка и пятерка.
Я слышал, как мать Рутлин карябает что-то карандашиком на клочке бумаги.
— Три, четыре, пять. А сам поговорить с ней не хочешь? Она как раз спустилась.
— Да, очень хочу! — Все содержимое моего желудка перевернулось, распалось на мелкие капельки и перетряхнулось у меня в животе.
— Элен! — Я ясно видел, как она, наклонив голову, откидывает волосы с лица — это ее любимый жест — и как они снова падают ей на лоб. Ее лицо… уже несколько недель я не могу его четко представить. — Элен?
Из трубки донесся невнятный шепот Элен — несколько быстрых слов, обращенных, должно быть, к Корал.
— Ну вот, Крис… теперь и она так расстроилась, что не может разговаривать, — в трубке вновь звучал сокрушенный голос Корал. — Что ты прикажешь делать с этими девчонками! Нет, ты скажи мне.
Я молча повесил трубку. Осторожно, как хрупкую раковину, положил ее на рычаг, чтобы никаким лишним шумом не нарушить этого тихого, драгоценного звука — голоса Элен, услышанного впервые после стольких недель. «Нет, не могу!» Я вспоминал звук этого голоса, заставлял его вновь и вновь звучать в моей памяти. Я поднялся к себе в комнату и сел у окна, тупо уставившись на потемневшее небо, на деревья, сгибающиеся под порывами ветра, на моросящий дождь, падающий на город, словно гигантская паутина. Кот бесцеремонно распахнул дверь, подкрался ко мне, неслышно запрыгнул на колени и стал крутиться, устраиваясь поудобнее. Голос Элен то нарастал в моей душе, то снова таял, оглашая тишину мелодичными каплями, — как сосулька на краю крыши.
Через несколько дней позвонила мама. Странно было услышать ее голос в телефонной трубке, я почему-то не ожидал, что она может так просто позвонить. Перед глазами всплыл ее дом, полки, набитые книгами и фотографиями.
— У меня несколько дней свободных, — сказала она. Я почувствовал, что она курит. — Если хочешь, заезжай ко мне, можем вместе пойти полазить.
Про скалолазание я и думать забыл. Мне казалось, что это не я, а кто-то другой сбивал себе коленки на альпинистской стенке в безнадежных попытках что-то доказать то ли себе, то ли еще кому-то.
— У меня сейчас проблемы с поступлением, — ответил я. — А через месяц можно?
Отец на кухне негромко гремел посудой, стараясь не мешать нам, может быть, он даже прислушивался к нашему разговору. Интересно, если мать захотела бы с ним поговорить, что бы он сказал?
— Когда хочешь, тогда и приезжай. И Элен привози. Как она?
— Она в порядке, — я видел, как отец на кухне покачал головой.
— И что вы решили?
У меня пересохло в горле и я прокашлялся.
— Понимаешь, все так запуталось…
— Ну ладно. Позвони, как надумаешь. Мы будем рады вас обоих увидеть.
