Всех наших одного за другим изловили на станции. Кое-кто из ученых пытался их защищать. Они расплатились за это изрядными увечьями, а некоторые были даже опасно ранены. Я им сочувствую. Связались с нами себе на голову и ни за что ни про что впутались в историю.
— Не знаю, Франкенштейн какой-то. — Поначалу я в самолете была на стреме. Но теперь адреналин мой угомонился и я впала в унылую прострацию.
— Эти… существа… такие странные, — тянет Газзи.
Все солдаты, которые нас изловили, и еще несколько им подобных сидят здесь же с нами в грузовом отсеке. Когда люк захлопнулся, громила отдал им приказ построиться. Солдаты вытянулись в три ряда вдоль стенки да так и остались стоять как вкопанные. Не пойму, им питание отключили или что?
Газзи попробовал до одного из них дотронуться, и его так шибануло током, что он отлетел в сторону фута на полтора. Пара-тройка солдат вокруг снова ожили, повернулись в нашу сторону, направили на нас свои сенсоры и сделали шаг вперед. Мы замерли на месте.
— Назад! Газзи, медленно-медленно отходи назад к стене и постепенно опускайся на пол.
Потирая ударенную током руку, Газ начинает тихонько пятиться и вдруг подпрыгивает — внезапно нацеленный на него лазерный луч прожигает дыру в его ботинках.
— Ничего себе!
— Тебя задело? — я не спускаю с солдат глаз.
— Не, только дыру прожгло. Даже пальцы не задело. Хорошо, что мне ботинки великоваты.
— Все, братва. Сидим смирно, — приказываю я. — Никаких резких движений. А то эти обломы не только ботинки продырявят, но и кое-что поважнее. Например, головы.
Через пятнадцать минут становится ясно, что сидеть без движения никто из нас не в состоянии. Но, с другой стороны, если двигаться плавно и не приближаться к солдатам, шевелиться все-таки можно.
— Ладно, я понимаю, что я с вами заодно. Но за что они Акелу-то изловили? — в сотый раз повторяет Тотал. — Она-то им что плохого сделала?
— Послушай, — я в сотый раз готова его задушить, — если бы они ее вместе с нами не поймали, она бы уже давно околела от холода.
— Хммм, — по всему видно, что я не слишком убедила Тотала в благополучном исходе дела для Акелы. Я, конечно, рада видеть, что его возлюбленная цела и невредима, но меня страшно раздражает его подход к делу. Почему это он считает, что для нас плен, побои и вся эта канитель — нормальное явление, а для маламутки в плену наступит конец света.
Ладно, Бог с ним. Я и сама не живодерка. И собак люблю, особенно тех, которых генетики модифицировать не успели.
Пододвигаюсь пересесть поближе к Клыку. Где он? С минуту растерянно его ищу — он опять слился со стеной и, кажется, совершенно исчез. По своей ученой красавице, что ли, тоскует? Мне тут же становится стыдно, что я и здесь не могу избавиться от ревности. К тому же Надж рассказала мне, как храбро Бриджит сражалась на станции с этими Гоботами.
Ангел, наконец, заснула, положив голову Клыку на колени. Мы привязали ей сломанную руку шарфом, чтобы не шевелила. Но все-таки неплохо будет, если кто-нибудь как следует наложит ей гипс. И хорошо бы, этот «кто-нибудь» была бы моя мама.
Железная дверь грузового отсека открывается, и к нам вваливается тот здоровый амбал. По его тяжелым шагам я определяю, что весит он примерно триста пудов, а ростом будет все семь футов.
На секунду отвлекаюсь, представив себе, как он проглатывает одну из Газмановых бомб, но быстро собираюсь, готовая воспользоваться первым же удобным случаем выбраться из этой западни.
Как только нас заперли, мы первым делом пробовали открыть люк самолета — всех бы тогда вместе с нами выбросило наружу. Нас бы это вполне устроило. Увы, мы потерпели неудачу. Люк был плотно задраен и нам не поддался. Так что надо дожидаться следующей подходящей возможности.
— Ты кто? — храбро спрашивает Надж.
— Я Гозен.
Нос у Надж смешливо сморщился:
— Как японские пельмени, что ли?
62
— Японские пельмени называются гедза, — шипит Клык.
— Откуда ты такой взялся, Гозен? — во мне поднимается новый приступ ярости за то, что он сделал с Ангелом. — На кого ты работаешь? Кто тебя в наемные убийцы нанял?
Гозен повернул в мою сторону свою огромную голову и посмотрел на меня своими нечеловеческими, сияющими голубым светом глазами:
— Я Гозен. Я командир. Ты сиди тихо. Ты молчи.
— Давай, давай приказывай ей, — бурчит себе под нос Игги.
— Мы приземлимся через четырнадцать часов тридцать девять минут, — объявляет Гозен.
Так… Что у нас в пятнадцати часах лету от Антарктики? Увы, большая часть мира. Не Канада и не северная Европа. И не Арктика. Но в остальном, можно в любое место карты тыкать.
— Куда мы летим? — я пробую расспросить нашего тюремщика.
— Не твое дело.
— Как же так, не мое, ваше тролльство. Очень даже мое. Мы беспокоимся. У нас дела. Нас люди ждут. Говори немедленно, куда вы нас везете?
С быстротой молнии, быстрее, чем я смогла засечь даже с моим орлиным зрением и стремительной реакцией, он пинком вышиб у меня из-под ног землю.
Только я оперлась на руки, как он обрушил на меня новый удар и чуть душу из меня не вытряс, оставив меня валяться на полу с исключительно привлекательным видом вынутой из воды рыбы.
Кроме Ангела, вся стая вскочила было на ноги, но я жестом приказала им сидеть. И вовремя — потому что солдаты уже двинулись вперед. Медленно втягивая в себя воздух и лелея надежду, что они не начнут сейчас лазарить все вокруг направо и налево, осторожно произвожу перечень нанесенных мне увечий: ноги — целы, ребра — сильный ушиб или даже перелом. Боже, больно-то как! Видать, с непривычки. Давненько мне не ломали кости. Пора освежить бойцовские навыки.
— Ты здесь приказаний не отдаешь, — говорит Гозен странным, почти человеческим — но только почти — голосом. — Ты здесь повинуешься МОИМ приказаниям.
Прикусываю себе язык, так что мне удается удержаться и не сказать ему, чтоб подавился своими приказаниями. Оказывается, его раздражает, если ему нахамить. С такими, как Гозен, мы еще не встречались. Он не просто больше, и реакция у него не просто быстрее, чем у всех его предшественников. В нем даже есть какие-то свойственные человеку эмоции. Но он — робот, и главное, чего у него нет, — это совести. А еще я про него думаю, что он слишком тяжел и ему не поднять свою тушу в воздух.
Подбираю под себя ноги и упрямо не разрешаю себе морщиться от боли. Не спуская глаз с Гозена, осторожно поднимаюсь и жестами показываю своим, чтобы держались у меня за спиной, подальше от его длинных рук. Хотя это, конечно, не спасет, если он в состоянии палить из глаз, как из пушки. С него и такое станется.
— Мы против глобального потепления, — ни с того ни с сего монотонно сообщает вдруг Гозен.
