— Слушай, ты вся просто искришься! — Я кивком указал на ее амулеты.
Она посмотрела на них и моргнула. Тот амулет, что выглядел как зуб, сломался, когда мы узнали о нападении на Калу. Он был отполирован, оправлен в серебро с маленькими кристаллами и теперь испускал фонтан света, став похожим на фейерверк в честь Четвертого июля.
— Bien[16],— сказала Изабо, сняла цепочку с шеи и намотала ее на запястье так, что собачий зуб повис на большом пальце.
Она вытянула руку вперед и стала наблюдать за тем, как амулет вращается сначала по часовой стрелке, потом в обратном направлении. Я однажды видел, как Люси точно так же использовала маятник, только в тот раз она пыталась найти место, где мать спрятала подарки ко дню ее рождения.
— Тут что-то есть,— сказала Изабо.— Какая-то связь, которую я не уловила.
Она сосредоточилась, пошла вокруг поляны, хмуро всматриваясь в траву, в деревья, задерживаясь у каждой из разбитых бутылок, потом остановилась и яростно, цветисто выругалась. Она говорила по-французски, но сомневаться в смысле ее слов не приходилось. Изабо наклонилась и вытащила из-под торчавшего над землей корня дуба осколок зеленого стекла.
— Что это? — спросил я, хватаясь за меч, хотя Изабо и предупреждала меня, что здесь такое не имеет смысла.
— Мне это знакомо,— сказала она, царапая ногтем пожелтевшую расписную наклейку на стекле, и ее глаза приобрели опасный водянистый оттенок.— Это с винодельни нашей семьи.
Я подошел поближе и мрачно произнес:
— Это определенно что-то очень личное.
— Да.
— Но почему?
— Я действительно не знаю.
Мне было просто страшно сейчас смотреть на нее. Изабо выглядела совершенно разбитой.
— Грейхейвн играет с тобой, изо всех сил старается досадить тебе.
— Да.
— Изабо, не позволяй ему этого.— Я схватил ее за плечи и сжал так крепко, что она наконец-то отвела взгляд от осколка бутылки и посмотрела на меня.— Не допускай, чтобы этот сукин сын победил!
Она долго молчала, а я гадал, как Изабо может теперь поступить. Ведь она была совершенно непредсказуема.
— Ты прав. Он делает все это по какой-то причине...— Она вскинула голову и стала той самой Изабо, которую я увидел при первой встрече: яростной, решительной и очень даже пугающей.— Значит, я должна выяснить, что это за причина.
— Мы должны это выяснить,— поправил ее я так же мрачно.— Ты не одна.
— Да, конечно...— Она задумчиво улыбнулась и разжала пальцы, державшие осколок.
По ее коже потекла кровь, которая была серебряного цвета. Я всегда полагал, что во время астрального путешествия невозможно получить реальное физическое ранение. Не знаю, черт побери, что это такое было, но...
Изабо нахмурилась, уставилась на серебряные капли и пискнула:
— Non! — Она поспешно вытерла руки, потом снова стала возить пальцами по брюкам.— Merde!
Ее глаза странно закатились, и она рухнула на землю.
ГЛАВА 16Париж, 1793 год
Когда разразился голодный бунт, Изабо перебралась на парнасские крыши.
Сначала она вскарабкалась на крепкую кровлю fromagerie[17], чтобы не оказаться растоптанной толпами умирающих от голода парижан и окрестных крестьян, когда они, вооруженные штыками, вилами и факелами, заполнили булыжные мостовые. Рядом стояла ее любимая patisserie[18], к владельцу которой у революционеров никогда не имелось претензий. Он частенько давал Изабо черствые круассаны. Это заведение было сожжено дотла за считаные минуты. Жирный черный дым наполнил воздух. Люди в переулках кашляли и сыпали проклятиями. Огонь перекинулся на соседний дом, принадлежавший цирюльнику, и вплотную подобрался к популярному кафе. Тут же появились ведра с водой, которые передавались из рук в руки. Изабо снова спустилась на землю и лишь подняла повыше воротник, чтобы скрыть лицо. На ней были штаны, какие носили рабочие-революционеры, и трехцветная кокарда на шапке. Она как следует спрятала волосы и сильно понижала голос, когда ей приходилось говорить, хотя это случалось редко. Изабо быстро сообразила, что ей надо выглядеть как мальчик и коротко бросать: «Fraternite»[19]в ответ на любой прямой вопрос. Это наилучший способ оставаться незаметной и никому не интересной. Ведь девушка с аристократическим выговором, мягкими руками и длинными волосами просто не могла остаться в живых.
Поскольку ее отец погиб, она должна была выжить.
Значит, так и будет.
Как бы ей ни хотелось противоположного.
Стоял конец февраля, и улицы были скользкими от дождя и снега. Пожар неистовствовал, как сотни голодных бунтовщиков. Изабо подобралась ближе, закрыла глаза, ощутила на лице тепло и не сделала ни шагу назад, пока стропила не подломились и не повисли над переулком. Горящие куски древесины и кровли сыпались вниз. Впервые за целый месяц у Изабо согрелись руки. Неважно, что она обожгла при этом палец.
Потом ее оттолкнули в сторону. Новые потоки воды хлынули в огонь, и он негодующе зашипел. Совсем немного времени понадобилось для того, чтобы кондитерская превратилась в горку тлеющих углей. Ее темноволосый владелец выкрикивал непристойные ругательства, стоя на противоположной стороне улицы.
Когда прибыли жандармы, Изабо поспешила уйти. Она быстро поняла, что лучше всего избегать встреч с любыми представителями власти, будь то полицейские, чиновники или даже ночной сторож, который сидел под уличным фонарем и пил вино, пока не засыпал прямо на месте, свесив голову на грудь и храпя. Беспризорникам нравилось запустить ему в волосы пауков и удрать, весело хихикая.
Изабо опять поднялась на ближайшую крышу и прижалась к ней, чтобы ее никто не увидел. Пальцы она спрятала в потрепанные манжеты рубашки. За это место с ней могли поспорить только голуби да старая драная кошка. Девушка сумела бы пройти по крышам с одного конца города до другого. Ей нужно было только обходить самые дряхлые участки, где кровля грозила просто обрушиться. Она могла подслушивать разговоры революционеров, дружески болтавших внизу в кафе. С площади Согласия до нее доносился бой барабанов, когда на гильотину тащили очередную жертву. Изабо не в силах была выносить зрелище казни. Она лишь прислушивалась к воплям толпы и грохоту барабанов, и ей становилось плохо.
Несколько часов спустя, когда желудок Изабо урчал уже громче, чем бунтовщики, разгоняемые жандармами, она опять спустилась вниз и проворно спрыгнула в какой-то переулок, вонявший мочой и розовой водой. Как только сядет солнце, на углу может появиться проститутка, подмигивающая проходящим мужчинам. У Изабо оставался еще час до наступления полной темноты, и до тех пор ей нужно было отыскать подходящую крышу.
