«Попозже» мне светила Чечня, дел было невпроворот и в данную минуту, и я мельком посмотрел на часы, намекая на ограниченность времени.
Она понятливо закивала, оглянулась в поисках укромного местечка. Сделала шаг к тропинке вдоль забора, приглашая пройти подальше от часового.
«К сожалению, ничем не смогу помочь», — заранее решил я, но пошел следом.
Тропинка оказалась узкой — только бежать опаздывающему из увольнения солдату. И разговор опять не получился: просить, оглядываясь, ей и вовсе было неудобно. Выручила беседка у второго КПП. Сбивая пыль с придорожной травы, просительница направилась к ней напрямки, села на изрезанную ножами лавку. Достала пачку не такого уж и дешевого для прапорщика «Парламента», умело размяла тонкую сигаретку, поджидая, когда я подойду.
— Я, наверное, с не совсем обычной просьбой к вам, — начала и тут же умолкла, не зная, как продолжить. Хотя наверняка десятки раз репетировала вступление.
Затянулась сигаретой в надежде, что я по-джентльменски помогу ей наводящими вопросами. Но и мы продолжали молчать, давая ей возможность до конца прочувствовать свою ошибку: скажи вчера «да», не получала бы уже заранее сегодня «нет»…
Неужели мы такой мстительный народец, мужики?
Спасая лицо, поспешил на выручку и себе, и ей:
— Мы так и не успели познакомиться.
— Надя. Прапорщик Надежда Семенова. Имя и фамилия настоящие.
Пошутила с лету, оттого, что наверняка была остра на язычок, но тут же его и прикусила: зачем самой напоминать про неудачный вечер. К тому же реакция на него уже проявилась, и явно не в ее пользу.
Хотя, почему это всем кажется, что если мужчина после вечеринки остался без женщины, то она прошла неудачно? Может, наоборот: утром голова свежая и никого рядом, то есть снова свободен и никому ничем не обязан?..
— Я в самом деле могу вам в чем-то помочь? — пошел ва-банк, лишь бы побыстрее завершить нежданную встречу.
— Да. Возьмите меня в разведку.
Хохотать при женщине — это крайне неприлично. Но что поделать, если первая реакция не только самая откровенная и честная, но и самая неконтролируемая.
Надя поджала губы, щелчком выстрелила недокуренную сигарету на другую сторону дороги. Гневно посмотрела на меня: это все, что вы способны ответить?
— Извините, — чистосердечно приложил я руку к груди. — Полная неожиданность. К таким просьбам человека надо готовить хотя бы чуть-чуть заранее. Да и с чего вы решили, что я в какой-то разведке…
— Я служу на узле связи, иногда даже вас соединяла с Москвой.
Предположения насчет моей расшифровки оказались верны, и завтра же, если не сегодня, весь узел связи перетряхну как… блох на гребешке — прав Орешко. Их дело — втыкать штыри, а не выяснять, кто кому и зачем звонит. Бардак, а не война.
Сегодня Надя не то что не претендовала на лавры победителя, а добровольно приняла на себя роль побитой собаченки:
— Вы не думайте… Я все понимаю. В смысле — опасности и ответственности…
— Тогда зачем вам это надо? — спросил напрямую. Время поджимало и тратить его на пустой разговор становилось откровенно жаль.
Ответ оказался столь же прямолинеен:
— Мне это нужно из-за квартиры.
Все. Приплыли! Разведка ГРУ становится притягательной кормушкой для удовлетворения личных потребностей. Это — конец эпохи, когда пелись строки «Раньше думай о Родине, а потом о себе». И я — последнее острие, на которое наткнулась совершенно дурацкая просьба какого-то прапорщика.
— Когда нас призывали, в военкомате сказали: участников боевых действий поставят в льготную очередь на жилье. А я с дочкой и мамой в одной комнатке в коммуналке. И иного просвета — нет.
— Но почему в разведку? — не мог сообразить я.
Надя посмотрела, как на маленького: в самом деле не понимаете?
— Если где и предусмотрены для женщин должности в боевых частях, то они давно заняты женами, родственницами или любовницами.
— А вы…
— А я — нет, — с вызовом ответила Надя, закуривая новую сигарету. — Ни в родстве ни с кем, ни в любовницах.
Во мне опятьмелькнуло местечковое злорадство, и я испугался всерьез: неужели столь сильной оказалась обида, что можно мстить человеку таким дешевым образом? Где Бауди? Мне нужен Бауди с его непреходящим восторгом от любой из женщин.
— Хорошо. Но… но неужели будет лучше, если… С войны ведь не все возвращаются.
— Знаю. Надеюсь. Мне бы… мне хотя бы раз, чтобы появилась запись в личном деле… — И чтобы окончательно выложить все, с чем пришла, чтобы одновременно извиниться за вчерашнее и дать надежду на будущее, наверняка презирая себя, тем не менее посчитала нужным пообещать, глядя на остывающий белесый пепел на кончике сигареты: — Я… я была бы очень благодарна. И… смогла бы отблагодарить… Как смогла бы…
Сорвался с дрогнувшей сигареты пепел, чтобы тут же развеяться, не долетев до врытой посреди курилки круглой ямы — было иль не было, говорилось или послышалось? А Надя пожала плечами: я все сказала, я вся пред вами — хорошая или плохая. Но зато вы теперь все знаете и вам легче принимать решение.
Легче… Разве готовность женщины жертвовать собой облегчает мужчине жизнь? И мы что, способны на помощь только через постель? Мы не умеем быть друзьями? У нас нет чести и чувства собственного достоинства? Или Наде такие в прифронтовой полосе не встречались? И что за время, что за страна, которая заставляет идти на войну женщин?! Почему вместе с этим именно мне выпадает отказывать в благородстве?
— Вы сможете позвонить мне после обеда? — оставил я себе хоть какой-то люфт перед принятием решения. За пять часов или Надя сама передумает ввязываться в авантюру, или у меня что-либо изменится. И оба останемся в белом. В крайнем случае, по телефону и отказать легче: не видно ни глаз ее просящих, ни плеч опущенных. А собственные жалость и сентиментальность можно на время придавить, как окурок в пепельнице.
Но Надя легко поняла мою уловку, с горечью приняла отказ, лишь оттянутый на несколько часов. Из вежливости пообещала:
— Я позвоню.
Торопливо ушла, ни разу не обернувшись. Зато мне лоб в лоб с сигаретой во рту — посыльный. Вот кому делать нечего. А придет на дембель — весь из себя герой. Как же, воевал в Чечне! И в очередь на жилье, небось, поставят без справок…
— Кто разрешал курить на плацу?
Сержант, готовый было дружески улыбнуться и даже, похоже, достать из кармана горсть семечек, замер. А мои глаза уже увидели у забора лопату. На нее же переправил перстом указующим и взгляд посыльного.
— Похоронить окурок со всеми почестями. Могила метр на метр. Исполнять.
— А при чем здесь я? — протянул сержант, поглядев в сторону батальона связи, где исчезла прапорщик. Прапорщик Надя Семенова…
