Она уже стояла у дверей, и как только они распахнулись, бросилась Саше на грудь и зарыдала:
— Саша-а! Саша-а!!
У него стало холодно и неуютно внизу живота, ноги сделались ватными, а виски сжала боль: так бывало всегда, когда он предчувствовал что-то очень страшное и непоправимое.
— Тетя Валя! Да что случилось-то!?
— Саша-а! Бабу Настю убили-и!!
Это услышали и перепуганные отец с матерью, успевшие добежать до дверей. У отца сразу стало злое и серьезное лицо — так случалось с ним всякий раз, когда вставала такая задача, с которой справиться он был не в состоянии. Мама охнула, и тихо заплакала; баба Настя была ее матерью.
Саша все понял, но осознание непоправимого факта еще не вошло в него полностью, поэтому он, как бы даже наблюдая себя со стороны, молча затащил тетку в дом, провел на кухню, посадил на табурет, и только после этого заорал:
— Рассказывай, хватит рыдать! Сначала расскажи!
Скорее всего, тетка опешила, потому на мгновение успокоилась, пришла в разум, и выговорила:
— Бабе Насте проломили голову.
На кухню зашел отец, мама так и осталась сидеть в коридоре на сундуке; теперь она плакала громко, со всхлипами. Общая картина в доме напоминала кошмар.
Саша принялся терпеливо расспрашивать тетю Валю о происшедшем, и из ее сбивчивого рассказа понял следующее.
Сегодня утром баба Настя не пришла на утреннюю службу в церковь. Так как прихожанкой она была очень активной, а тетя Валя ей в этом не уступала, то тетке стало интересно, почему же она не пришла — может быть, заболела, или случилось что похуже? Но, по идее, матери было всего шестьдесят шесть, сердце здоровое; слегка подводили ноги, но не настолько, чтобы это могло помешать ходить в церковь. А вот проживала она одна, в своем небольшом аккуратном домике, и мало ли что могло в наше время случиться.
Так вот и случилось.
Тетка Валя даже не смогла достоять до конца службы, а потихоньку выскользнула из церкви, и заспешила к матери; благо, что жила она совсем недалеко.
Когда она подошла ко двору, то калитка была закрыта изнутри на задвижку. Открыть ее снаружи не представлялось никакой возможности. Тетка Валя долго стучала в дверь, но, не дождавшись никакого ответа, отправилась к соседям, у которых с матерью был внутренний ход.
Соседи, к счастью, уже проснулись, и без разговоров пропустили ее через свой двор, причем тетка Нина сказала тетке Вале, что вчера вечером почему-то соседки не видела. Это так напугало тетку Валю, что она уже с колотящимся сердцем рванула во двор, забежала на крыльцо, и дернула ручку двери. Дверь открылась, тетка Валя прошла коридорчик, распахнула дверь в жилые комнаты, и осела на пол. Ее мама лежала на полу, рядом валялась тяжелая дубовая табуретка, сделанная покойным дедом, а по всем комнатам явственно наблюдались следы стремительного и варварского обыска. Цепляясь за стенки, тетка Валя пробралась к комоду, выдвинула внутренний ящик, и убедилась, что пропала мамина пенсия, обручальное кольцо, и отцовские боевые награды.
Вывод был простой и ужасный: маму ограбили и убили.
Тетка Валя выскочила из дома, и не видя дороги из-за слез, сразу кинулась к ним.
— Так, — сказал отец, — я иду туда. А ты, Саша, вызывай милицию.
Отец быстро оделся и ушел. А Саша сходил в конец улицы к соседям — счастливым обладателям телефона, и позвонил по «02», назвав только адрес, и сказав, что убили человека. После этого он вышел на улицу, и на середине пути обратно домой выбрал лавочку, сел и стал думать, как это могло получиться, что позавчера он приходил к бабушке за вкусными, любимыми с детства пирожками, а сегодня ее уже нет. И при этом не идет война, не стреляют снайперы, и нет кровожадных чеченов. Он досиделся до того, что сам начал плакать. Потом подумал, что его могут увидеть посторонние, вытер слезы, и все-таки отправился домой. Хотя идти ему было страшно, он боялся смотреть на рыдания матери, которым абсолютно ничем не мог помочь, и очень боялся зарыдать сам. Ведь Саша прекрасно понимал, что не может позволить себе такой роскоши, как плакать вместе с мамой. Всю жизнь его учили, что казак не должен плакать, а то не станет атаманом.
Между прочим, это ему говорила как раз баба Настя. Которую сегодня кто-то убил.
* * *
Из дневника Саши Куценко.
"12 мая. Следователь говорит, что это не первый случай в районе. Очень похоже на наркоманов. Денег нет, доза нужна позарез, в дома с крепкими мужиками лезть все-таки боятся. Выбирают пенсионеров побеззащитнее, или когда знают, что в доме никого нет, и лезут. Обнаглели до последней степени, сволочи.
Наверное, знали, что живет одна, что ходит в церковь регулярно, что собаки нет. Залезли во двор, взломали замок, и не рассчитали время; бабушка вернулась домой раньше, чем обычно, и застала их. И они, недолго думая, ударили ее табуреткой по голове.
Ее убили той самой табуреткой, которую сделал дед для меня! В честь моего рождения!
Это у меня в голове не укладывается!
Я дико хочу отомстить, дико. Но я не знаю кому! Вот горе. Я не знаю кому. Кто это сделал?
Улица у нее была тихая, никто ничего не видел, никто ничего не знает. А может, кто и видел, и знает, но боится говорить. Время нынче такое, что под кайфом резанут тебя в темном месте, и поминай как звали. А тут, возле бабушки, только пенсионеры и живут — эти вообще всего боятся.
И как назло, собаки не было. Была бы во дворе собака, может, и не полезли бы! Говорил же ей — заведи собаку! Но нет, не любила она их, считала, что грязи много, убирать надо. Как последний пес умер лет десять назад от чумки, вот с тех пор и не было собак.
А ведь все могло быть иначе.
Какое у меня сейчас горе. Помоги мне, Господи!".
Глава 27
Родни на похороны съехалось очень — очень много. Приехали даже самые дальние родственники, существование которых для Саши было сродни чему-то мифическому, поскольку до этой минуты он не видел многих из них никогда в жизни.
Многоголосие заполняло небольшой двор. Родственники, которые встречали друг друга только на похоронах и свадьбах, активно обменивались рассказами о себе, размышлениями о жизни, проблемами и перспективами.
Сначала Саша относился к такому неуважению причины собрания всех этих людей довольно неприязненно. Потом ему стало все равно, хотелось только одного, чтобы все это поскорее закончилось.
Стояла жара, со дня смерти бабушки шли третьи сутки, и как не уворачивайся от горькой правды, от бабы Насти шел нехороший запах. Он начал преследовать Сашу даже на улице, даже запах сирени, растущей у крыльца, не мог перешибить его. Скорее всего, этот противный запашок ему уже просто чудился, он пытался убедить себя в этом, но самовнушение не помогало.
Несмотря на всю любовь к покойной бабушке, Саша уже не мог оставаться в доме, около ее гроба. Это было не понятно. В Чечне он легко переносил трупный запах, даже мог есть, не обращая на него внимания, а здесь его просто начинало мутить.
