полезное, а потом отчаялся и начал задремывать, убаюканный бормотанием чеченца.
Он уже почти заснул, когда тихий, осторожный хруст сломавшейся под чьей-то ногой ветки заставил его резко вскочить, схватившись за оружие.
– Тихо, – предостерегающе выставив перед собой ладонь, спокойно сказал Аскеров. – Не надо стрелять, это свои.
– Какие свои? – спросил Глеб.
Железный Мамед не ответил, ограничившись кривой многообещающей улыбкой. Собственно, Сиверов уже не нуждался в ответе, потому что из темноты за гранью отбрасываемого костром светового круга один за другим вышли и молча опустились на корточки у огня четыре одетых в поношенный камуфляж бородатых джигита.
– Это мои братья, – объяснил Аскеров то, что было ясно и без слов.
– Очень приятно, – с кислой миной пробормотал Глеб.
Соотношение сил во временном альянсе с Железным Мамедом резко изменилось, и не в пользу Глеба Сиверова. Он посмотрел на Аскерова поверх огня и увидел, что чеченец улыбается, как кот, наконец-то исхитрившийся слопать хозяйскую канарейку.
* * *
Борис явился минута в минуту – Ирина едва успела снять плащ и проверить, не оставила ли утром на виду какие-нибудь мелкие детали своего туалета. Сослуживец мужа оказался высоким, плечистым блондином с открытым лицом и обаятельной белозубой улыбкой. Он был совсем не во вкусе Быстрицкой, но, несомненно, пользовался огромным успехом у женщин. Еще раз представившись, он первым делом с подчеркнутой предупредительностью протянул Ирине развернутое служебное удостоверение и даже заставил внимательно его прочесть и лишь потом вручил роскошный букет белых роз. «Самому мне больше нравятся алые, – сообщил он с обезоруживающей откровенностью, – но алый – цвет пламенной страсти. Боюсь, ваш супруг меня не поймет. Честно говоря, на его месте я ревновал бы вас к каждому столбу. Везет же некоторым!»
Ирина посмеялась шутке, снова отметив про себя, что Борис старательно избегает называть Глеба по имени. Неужели он его действительно не знает? И потом, в его удостоверении черным по белому написано, что он – майор ГРУ. При чем же тут Глеб? Когда это он успел сменить ведомство?
Надо полагать, если они работали вместе, Глеб этому Борису как-то представился. Но как именно? Если господин майор нарочно употребляет вместо имени Глеба всякие иносказания наподобие «мужа» или «драгоценного супруга», чтобы Ирина, невзначай обмолвившись, сама произнесла это имя, то он здорово просчитался. Человек он приятный, прямо-таки милейший, но это вовсе не означает, что жена при первой же встрече выложит ему все, о чем предпочел умолчать муж…
Она проводила майора в гостиную, усадила и предложила чаю. Борис Шестаков отказался.
– Тогда чего-нибудь покрепче?
Шестаков неопределенно пожал могучими плечами и смущенно улыбнулся.
– Да неловко как-то… Все-таки первый визит…
– Ну, я же не предлагаю вам раздавить пол-литра и спеть хором, – улыбнулась Ирина.
– Правда? – весело изумился майор. – Надо же, а я-то обрадовался… Что ж, от рюмочки не откажусь. Но только в том случае, если вы составите мне компанию.
– С удовольствием, – сказала Быстрицкая, открывая бар. – А вы заметили, что для этого дела только мы, русские, нуждаемся в компании? На Западе люди пьют, когда хотят, а не когда им предлагают.
– Согласен, – со смехом откликнулся майор. – Только я не знаю, хорошо это или плохо. Может быть, нам действительно чуточку не хватает чувства меры. Но когда каждый, как на Западе, наливает себе сам, это… Ну, в общем, получается, что мне безразличен тот, кто сидит со мной рядом – пьет он или не пьет, грустит или смеется, уважает меня или не уважает, жив еще или уже помер…
В зеркальной стенке бара Ирина видела отражение майора. Продолжая непринужденно болтать, он ощупывал Быстрицкую с головы до ног пристальным, оценивающим взглядом. В конце концов, если разобраться, женщины поддерживают себя в форме именно для того, чтобы провоцировать вот такие мужские взгляды. Пусть смотрит, лишь бы рукам воли не давал…
В душу закрался испуг. До сих пор сослуживцы Глеба Сиверова не баловали их своими визитами. Да и какие у него сослуживцы, откуда? Он – агент-одиночка, основная ценность которого для начальства как раз в том и заключается, что о нем никто не знает…
Хотя, когда Глеб звонил последний раз, он говорил что-то такое, из чего можно было сделать вывод, что вокруг него много людей. Что-то о курорте, на который не пускают штатских, об утренних обливаниях ледяной водой прямо из ведра… Выходит, этот Шестаков приехал оттуда? Если нет, то страшно даже представить, кем он может оказаться…
Рука Ирины дрогнула, стекло предательски звякнуло о стекло. Борис немедленно вскочил, как солдат по тревоге.
– Вам помочь?
– Спасибо, я справлюсь. Что вам предложить? Вино, виски, коньяк?
– Водка у вас есть?
– Как не быть.
Ирина поставила на стол водку для Шестакова и легкое вино для себя.
– Простите великодушно, – заговорил майор, ловко управляясь с бутылками, – но там, откуда я только что вернулся, этого коньяка столько, что поневоле затоскуешь по обыкновенной русской водке.
– Там – это где?
Шестаков удивленно приподнял брови.
– А вы не знаете? Я же говорю, мы там были вместе с вашим мужем, и… Так, – другим тоном сказал он, правильно истолковав молчание Ирины. – Ну, парень! Не человек – кремень! Даже жене ничего не сказал. Хотя в чем-то я его понимаю… Там – это в Абхазии, в Кодорском ущелье. Российский миротворческий контингент, так это теперь называется.
«Курорт, – с горечью подумала Ирина. – Ну, погоди, курортник! Вернись только домой, я тебе устрою активный отдых…»
– Курорт… – повторила она вслух и неожиданно для себя самой спросила: – Скажите, Борис, там… стреляют?
– В армии всегда стреляют, – сообщил Шестаков. – В целях повышения уровня боевой подготовки. Ну, и еще для развлечения. По консервным банкам.
Быстрицкая вздохнула. Она уже давно подозревала, что все офицеры спецслужб – а может, и армейские офицеры тоже – время от времени, никак не реже раза в год, проходят спецкурс по теме «Как обмануть жену». Она не знала, женат ли майор Шестаков, но в том, что он тоже посещает эти занятия, можно было не сомневаться – уж очень непринужденно и правдоподобно он лгал. Это выходило у него так ловко, что Ирина непременно поверила бы ему, если бы не так
