волос, когда подсчитывал убытки. Если сейчас на нас нападут, то вряд ли у хозяина тоже останутся волосы.
У меня не было настроения подраться, но оно явно было у остальных посетителей таверны, которые с ненавистью поглядывали на Похотуна. Тот же чуть посвистывал и постукивал пальцем по замызганной столешнице. Я заглянула под стол. Так и есть, он даже ногу на ногу закинул и теперь покачивал носком туфли, как будто был в своем замке и ждал очередного блюда на ужин.
— Тут тебя не очень любят, — заметила я.
— Любовь — это всего лишь глупая эмоция. Она со временем стихает, переходя либо в симпатию, либо в ненависть. Сейчас это стадо ненавидит меня, но стоит только совершить подвиг, который их освободит, так они будут превозносить меня, как высшее создание. Ты это знаешь, я это знаю — мы с тобой разумные люди, которые когда-то любили и обожглись на любви. Любовь и ненависть — всего лишь эмоции, на них можно не обращать внимания.
— Глубоко копаешь.
— Нет, это всё на поверхности, — усмехнулся Похотун.
— Но ты тоже здесь не просто так. Ты всё-таки что-то испытываешь ко мне, — напомнила я недавний разговор.
— Кроме раздражения — ни-че-го. А вот и наш обед принесли, — Похотун тут же грамотно перевел стрелки на подошедшую официантку.
Та принесла большого запеченого гуся, обложенного яблоками и картошкой. На подносе рядом таяло масло на двух горках свежей гречневой каши. Мягкие лепешки ещё дымились на местах разлома. Овощи были порезаны так аккуратно, словно их измеряли по линейке и старались резать исключительно скальпелем. Венчал всё это довольство кувшин с молоком.
— Спасибо, — поблагодарила я от души. — Выглядит так вкусно.
— Надеюсь, что ваше мясо тоже понравится упырю, — с милой улыбкой произнесла официантка.
Похотун нахмурился и начал водить над подносом руками и бурчать какую-то нелепицу. Официантку как будто ветром сдуло.
— Вроде бы чистые блюда. А то знаю я местный люд, — проговорил Похотун. — В лицо улыбаются, а в спину плюют.
— Так вроде бы она не улыбалась, — возразила я, глядя на убегающую официантку.
— Да? Совсем тогда совесть потеряли. Никакого сервиса. Была бы у них жалобная книга — обязательно сделал бы запись.
После этих слов Похотун оторвал руками ножку гуся и впился зубами в хрустящую корочку. Он поглощал мясо с таким аппетитом, что мои руки сами собой потянулись к ароматному мясу. Я с трудом оторвала вторую ножку, втянула носом аромат и тоже начала отдавать должное местному поварскому искусству.
Эх, как же приятно было вкушать эту простую, но вместе с тем вкусную пищу. Мясо было хорошим, пусть немного и твердым, каша таяла на языке, а лепешка напомнила мне то время, когда я продавала хлеб и имела возможность первой снять пробу с батона. Как же тогда ломалась хрупкая оболочка белого хлеба и мякоть потом скатывалась в шарик на языке… Какие запахи дурманили голову…
— Эй, хватит жрать! Проваливайте отсюда, гхырные колдуны! — нарушил мои блаженные воспоминания грубый голос.
В запах мягкого свежего хлеба тоже вторгся аромат старого козла. Я открыла глаза — и когда успела их закрыть?
Трое согнанных недавно с места орков возвышались над нашим столом могучими дубами. На клыкастых мордах не было ни капли доброты. В лапищах чуть покачивались здоровенные топоры.
— А я уже думал, что вы не подойдете, — с мягким укором сказал Похотун. — Чего же вы так долго ждали, мальчики?
— Мальчики на городской стене смеяться будут, когда тебя упырь жрать начнет, грязный грыхон. Дожирай свою хавку и проваливай, — ухнул орк.
— А вы мне не указывайте, что нужно делать, иначе…
— Иначе что? — прорычал орк и приблизил свою страшную морду к лицу Похотуна.
Похотун, нимало не смущаясь находящейся рядом хари, промокнул губы платком и сразу же им взмахнул:
— Червоторолир троль король орел!
Надо ли говорить, что окаменение настигло орков в самой живописной позе? Троица так и осталась стоять, нависая над столом, пока Похотун шарил в карманах. Орки также стояли, когда десять золотых монет поскакали по столу. И они продолжали стоять, когда мы вышли из трактира, оставляя за собой гудящий от возмущения зал. Правда, никто больше не осмелился противоречить Похотуну и кричать ему в спину дурные слова.
— Эмоции, — глубокомысленно заметил маг. — Они только мешают жить.
Бредущие за нами тролли многозначительно покивали.
25
Половина города высыпала на стены, чтобы увидеть радостное зрелище, как наши жалкие тельца будет рвать опытный упырь. Я отчаянно трусила, но держала марку и с храбрым видом ковырялась в зубах отломанной по дороге веточкой, представляя из себя флегматичную головорезку. Ну да, мне упыря запинать, как два пальца в воду окунуть. Вот только внутри я так отчаянно дрожала, что эта дрожь пробивалась в пальцы и веточка постукивала по зубам в ритме "Турецкого марша".
Провожающие нас люди были если не приветливы, но насторожены. На нас взирали со страхом и опаской. Кто-то наоборот — пытался скрыть радость за веером или подставленной ладонью. В общем, равнодушных не было. Как я успела узнать у немногословного Похотуна — он уже был здесь и пытался разыскать в местных аптекарских магазинчиках нужное снадобье. Увы, его появление тоже было увидено, он взят под стражу и отведен на "справедливый суд".
На суде не стали долго разбираться и был вынесен вердикт: "Сжечь колдуна!" На все уговоры, на все попытки воззвать к разуму — вердикт остался неизменен. Похотун тогда вздохнул и вызвал страшное чудовище изо всех, которые только существовали в окружности ста километров. Так получилось, что им оказался нужный нам упырь, который только-только вырвался на свободу из Подземного мира и был готов рвать и глодать всех, кто попадется на пути. Сам же темный маг исчез среди огня и дыма.
— Мерзкие колдун и колдунья! Да будьте вы прокляты! — донеслось нам вслед.
— А теперь не отходи от меня ни на шаг, — едва слышно проговорил Похотун.
— А что будет?
— Смотри!
Я оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть летящий в меня камень, размером с яблоко. Почему-то метнули не в мага, а в его бесконечно добрую и заботливую спутницу. Я взвизгнула и инстинктивно присела. Камень должен был ударить меня в лоб, но вместо этого он шлепнулся о незримую преграду в нескольких сантиметрах от меня и благополучно грохнулся вниз. Я невольно проследила за ним взглядом.
— Дорогие друзья! — громко сказал Похотун. — Если вы намерены бросать в нас камнями, то напрасно расковыряете мостовую. Мы недоступны для них, но можем обидеться и уйти прочь,
