улице.
— Да уж вижу, что ничего тут нет, всё подчистую выгребли! — Яну Фридриху хотелось что-нибудь пинать и ломать со злости. — Поехали назад!
— А куда же назад, пан, прикажете?
— Как куда? На тракт.
— Так он отсюда километрах в тридцати!
— Но как-то же мы сюда попали?
Образовалась озадаченная пауза.
— А давайте по своим следам назад пойдём? — предложил кто-то. — На тракт и вернёмся!
Предложение звучало вроде бы логично… как в лабиринте: идёшь наугад, разматывая нитку, а обратно — сматываешь клубок и возвращаешься в исходную точку. Однако, пройдя с полкилометра по протоптанной лошадьми тропе, поляки упёрлись в чистый, нехоженный снег и сбились в кучу.
— А где телеги-то наши? — снова спросил кто-то и осёкся, словив злобный взгляд пана Глотцкого.
— Где оставили, там и есть, — процедил тот. — Поехали прямо, как шли! Толку в чистом поле стоять.
Но никакой таинственной границы не проявилось. Лошади шли по заснеженному полю и выскакивать на широкий тракт не торопились.
Поняв, что тракта не предвидится, пан Глотцкой велел всем осмотреться с тем, чтобы выйти на какую-нибудь дорогу. Это они, конечно, умно придумали, учитывая, что большинство ломающих пространство заклинаний внутри Пожара были установлены именно на дорогах. Но откуда же полякам было знать?
С трудом выбравшись на просёлок, отряд двинулся за Франтишеком, который отлично помнил, как выехать к Стлищу. С два километра они скакали довольно бодро, пока… вновь не оказались посреди заснеженного поля. В отдалении темнели силуэты приземистых изб.
— Да что за мо́рок! — возмутился пан Глотцкой.
Впрочем, в эту ночь он ещё много раз выкрикнет эту фразу, оказываясь то в одном месте, то в другом. Повсюду было пусто, и кое-кто начал шептать, мол, не в потусторонний мир ли они угодили. Люди пана Глотцкого, да и сам он, замёрзли, а лошади устали. В конце концов они догадались растопить печь в одной из брошенных изб, используя вместо дров покосившийся забор, набились в неё и заночевали, перекусив тем, что было прихвачено.
Утром отряд не обнаружил ни одной лошади. Зато на двери конюшни висел листок с лаконичной запиской: «Иди туда». И стрелка.
— А что если это ловушка? — с величайшим подозрением спросил пан Глотцкой.
Его люди переглянулись. Молча, но во взглядах многих явно читалось, что ситуация, в которую они вляпались — вот ловушка.
— Надо бы поесть, — нейтрально начал Анджей, — у нас осталось немного сухарей и сала…
В воздухе повисло: а еды-то больше нет. Можно, безусловно, проигнорировать записку и дальше бродить в лабиринте сломанного пространства… А если другого предложения не будет?
— Ладно, — пан Глотцкой отчётливо скрипнул зубами. — Куда там эта стрелка показывала?
— Вон туда, вроде, — Анджей сделал два шага в указанном направлении и исчез.
— Ах, курва! — вскрикнуло сразу несколько голосов. — Анджей!
— Да не орите! — сердито осадил их Глотцкой. — Как, по-вашему, тут всё устроено⁈
По правде, пан Глотцкой устал. И ещё ему было страшно умирать от голода. Или, что не раз приходило ему в голову за прошедшую длинную ночь, стать кем-то вроде призрака Летучего Голландца, вечно бродящего от одной пустой деревни до другой.
Ян Фридрих шагнул туда, где исчез Анджей — и, конечно же, тоже исчез (для своих людей). Сам же он оказался на каком-то новом дворе. Прямо под открытым небом стоял стол с несколькими грубыми табуретами вокруг. Напротив кто-то ловкий вылепил и оставил человека из глины. Анджея нигде не было.
— Я пердоле! — не выдержал пан Глотцкой.
— Цё это? — спросил глиняный человек.
Пан Глотцкой крупно вздрогнул.
— Ты говоришь⁈
— Ты тозе говорись. Поцему не удивляесся?
Поляк решил прояснить ситуацию.
— Где я?
— Деревня. Не видись, сто ли? Скуряково.
Так, видимо это должно означать «Шкуряково», но может быть и нет. Всё равно в Пожаре пан Глотцкой ориентировался примерно никак.
— Но мы в имении Пожар?
— Да. Пока сто.
— А где люди?
— Нету, — глиняный человечек развёл руками, словно удивляясь недогадливости поляка. — Усли.
— А ты кто?
— На близайсее время я твой проводник, Су Ин.
— Что за имя такое?
— А сто не так?
— Слишком короткое.
— Ну, мозесь звать полным: Су Сань Ин. Так луцце?
От полного имени глиняного человека в душе пана Глотцкого поселилась какая-то тревога. Су Ин поправил разложенный перед собой лист бумаги и взял карандаш, спросил:
— А тебя как зовут?
— Ян, — находясь всё ещё в задумчивости, ответил поляк.
— Ян? И это у меня имя короткое?
Поляк сморгнул и подбодрился:
— Пан Ян Фридрих Глотцкой!
— Ну вот, гораздо луцце, — одобрил Су Ин и закарябал в листе. — Зацем присол?
— Э-э-э… написано было: «иди сюда».
Пан Глотцкой нервно обернулся, ожидая, что, может быть, из ниоткуда последует ещё хоть кто-то из его людей, но ничего не происходило.
— Нет. Зачем присол на цюзую землю? — глаза глиняного человека пытливо сузились, превратившись в совсем узкие щёлочки. — Цель визита?
Что сказать⁈ Что хотел пограбить?.. Что произойдёт в этом случае?
— М-м-э-э-э… — заблеял Глотцкой.
— Так и записем: «скрывает», — пометил себе Су Ин и встал из-за стола. — Посли. А, нет! — он обратно сел и дописал, диктуя себе вслух: «Предупрездён, сто в слуцяе повторного проникновения будет расценен как враг и уництозен». Тебе понятно, Ян?
Пан Глотцкой обалдело кивнул.
— Тогда подписывайся! Вот тут, где цёртоцька… — Су Сань Ин внимательно проследил за постановкой подписи и сложил бумагу в ящик со своей стороны стола, заботливо прикрыв от снега крышкой. — Вот теперь посли.
Отчего-то пану Глотцкому даже не пришло в голову выхватить саблю и рубануть этого странного человека. Возможно, он чувствовал, что в этом случае его положение немедленно ухудшится?
— Туда иди, — глиняный проводник кивнул на калитку в косоватом заборе. — И помни: ты предупрездён!
Поляк потянул на себя ветхую створку, сделал шаг и оказался на смутно знакомом тракте. Су Сань Ина более с ним не было.
— От, курва! Я пердоле! — крикнул с пространство пан Глотцкой. В какую сторону идти, он понимал плохо.
Некоторое время он бродил по дороге туда-сюда, то и дело бросаясь то в одну сторону, то в другую, пока в некотором отдалении от
