но сразу погасил свет, когда услышал впереди хруст. Пригнувшись, стараясь не издавать звуков, Пашка поднялся на бугор и укрылся за кривым раздвоенным тополем. Только тогда он набрался смелости, чтобы посмотреть на дно оврага.
Луна посеребрила сугробы и расплескала лучи по застывшим лужицам. Ни манекенов, ни разрубленных кусков тел здесь не было. Только женщина-змея, свернув кольцами длинный хвост, сидела на дне оврага. Лицо её было неподвижно. Пашка с дрожью отметил, что у неё стало гораздо больше рук: уже шесть конечностей выходили из грудной клетки. Змеиное тело стало гигантским, как у питона-людоеда.
Статуя не шевелилась. Ночь не оживила её. Это была всего лишь поделка человека вроде химер, которых собирал из хлама Пашка. Кое-где конечности плохо держались на джутовых нитках. Места крепления плечевых суставов, как их ни пытался скрыть неведомый скульптор, сразу выделялись на красивом торсе женщины-змеи.
Да, красивом! Безумец, сотворивший этого голема из мяса и костей, явно не раз возвращался в посадки и доработал своё творение. Скульптура была почти прекрасна.
Вдруг тихая мелодия разлилась в холодном воздухе. Влад, всё в той же камуфляжной куртке, вышел из-за деревьев. В руках он держал резную флейту. Пашка затрясся от ужаса. Он хотел бежать, но пронзительная, прекрасная, пробирающая до костей музыка заставила его остаться на месте. Из кармана куртки Влада высовывал голову плюшевый пёсик с красной лентой на шее и неживыми стеклянными глазками.
Повинуясь мелодии, женщина-змея зашевелилась. Развернулись кольца длинного хвоста, неловко дрогнули руки, будто химера только училась владеть своим телом. Но скоро движения стали плавными и текучими, как воды реки.
Она танцевала. Лицо с закрытыми глазами и сомкнутыми устами оставалось равнодушным, ни один мускул не шевелился. Луна серебрила белое, совершенного тело.
Пашку держал на месте уже не страх. Он смотрел на танец женщины-змеи, заворожённый. Его поразила даже не красота мифического существа, а сила искусства, воплотившая его в жизнь. Он вдруг понял, что все его «химеры» были жалкими подделками из мусора, и чуть не заплакал.
Музыка резко оборвалась. Женщина-змея уронила руки, голова безжизненно повисла. Влад убрал флейту в карман и обернулся. В неверном свете луны были видны его белые, злые глаза.
— Вы сегодня без собаки, — храбрясь, сказал Пашка.
— Ты тоже.
Паша подумал, что его сейчас убьют, но Влад просто стоял на дне оврага рядом со своей прекрасной химерой и чего-то ждал. Пронеслась по трассе машина, на миг осветив фарами силуэты деревьев и скульптуру из мяса. Женщина-змея, которая минуту назад танцевала, сейчас выглядела отвратительно-мёртвой.
— А человека тоже можно вот так собрать? — спросил вдруг Пашка.
— Не сложнее, чем нагу.
— А по фотографии? Чтобы один в один был? И чтобы лицо шевелилось тоже, а то иначе жутко как-то.
Влад криво улыбнулся.
* * *
Ленка вернулась из отпуска через месяц, как было положено. Когда она приехала за Арчибальдом, Пашки не было дома. Он провёл всё утро на рынке у мясных прилавков, выбирая лучшие куски, но всё равно ушёл недовольным. В большом непрозрачном пакете он унёс с собой свиную голову. Ему требовались только глаза, а остальное можно пустить на холодец. Мама порадуется, какой сын стал хозяйственный.
Его новая поделка была почти закончена. Труднее всего оказалось несколько дней не впускать никого в комнату, но Пашка соврал, что работает с клеем, от которого болит голова. Благо, мать сейчас брала на работе дополнительные смены, приходила поздно и сразу падала за телевизор. Ей было не до поделок сына. Всё шло, как нельзя лучше, но Пашку беспокоили глаза. Влад сразу сказал, как отрезал, что человеческие для чужой химеры, к тому же первой, доставать не будет. Пришлось взять свиные. Да ещё вместе с головой!
Вставляя ключ в замочную скважину, Пашка сразу услышал спор.
— Что значит «входить нельзя»? — возмущалась Ленка. — В его комнате комбинезоны Арчибальда и поводок! Арчибальд что, без комбинезона должен идти⁈
Пашка так и замер с ключом в одной руке и пакетом со свиной головой в ногах. Захотелось развернуться и убежать вниз по лестнице, но он усилием воли заставил себя остаться и прислушаться.
— Ну, он сказал, там какой-то ядовитый клей не выветрился, — раздался из недр квартиры приглушенный голос матери.
— Ах, он опять своих уродов клеит⁈ Да я их сейчас выброшу заодно!
Судя по звукам, Ленка особенно яростно саданула по двери ногой, и хлипкий замочек, который Пашка привинтил больше для вида, не выдержал. Раздался лязг, скрип двери и сердитые шаги. А потом крик. Разрывающий перепонки вопль забился по квартире, эхом отскакивая от стен. Запричитала мама, завыл Арчибальд.
— Папа! Папа! Папочка! — орала Ленка на одной ноте.
Пашка поморщился. Он не хотел, чтобы всё так вышло. Это должен был быть сюрприз. Ему ведь не хватало только глаз! Свиная башка издевательски усмехалась из пакета.
В квартире, захлёбываясь рыданиями, кричала-кричала-кричала сестра.
Турист
Накануне Вербного воскресенья баба Ксюша, как обычно, продавала на базаре домашние заготовки. Апрель витал в воздухе. Пыльные дворняги, которые кормились у мясного ларька, грелись в лучах солнца, тянули к прохожим улыбчивые морды и виляли обрубками хвостов. Одуряюще пахло цветущей черёмухой. В палатке напротив женщины на картонке мерили весенние туфли. Из подземного перехода долетала грустная мелодия: уличный музыкант пиликал Вивальди.
Баба Ксюша тоже грелась на солнышке, как божья птичка, и добродушно улыбалась. Она была мягкая, дородная, с покатыми плечами и маленькими, умелыми руками. В базарный день и в церковь на праздники она надевала клетчатую шерстяную юбку и красную блузу с цветами. Голову повязывала косынкой. Аккуратные баночки с домашним лечо, квашеной капустой и малосольными огурчиками баба Ксюша бережно обтирала тряпицей, прежде чем выставить на прилавок.
Торговля шла вяло. Цыганята шныряли между палаток, высматривая, что бы стащить. К полудню на рынок завернули «братки» на чёрной «Волге», шуганули всех воришек и попрошаек, взяли с продавцов процент «за крышу». «Братки» были свои, давно знакомые. Баба Ксюша с какой-то щемящей жалостью смотрела на их синеватые бритые затылки и худые шеи над воротниками кожанок. Для неё они все казались мальчиками. Кое-кого она и правда помнила пионерами. Вон тот, с синей наколкой на крепком кулаке, на прошлой неделе помог ей донести сумки. Иногда кого-то из «мальчиков» убивали, и тогда баба Ксюша шла в белёную церковку, чтобы поставить свечку за упокой. А то что они, не люди разве? А стреляют — так девяностые на дворе.
К трём часам, распродав баночки с закатками, баба Ксюша засобиралась домой. На выручку купила любимое печенье
