Я оттеснил их в сторону и поднялся выше.
Они терпели меня только потому, что я играл на их самолюбии и никогда не позволял им проявлять высокомерие. Я всегда просил их совета, даже когда не нуждался в нем, просто чтобы дать им понять, что они имеют надо мной какое-то преимущество.
Они никогда его не имели и никогда не будут иметь.
Когда я стоял перед старой деревянной дверью этой школы, промокший под дождем, то принял одно решение.
Никто не будет иметь надо мной власти.
Когда я начал свое новое исследование, посвященное противоядию для детей с иммунодефицитом, я отказалась от власти, которой обладал научный совет по этике.
Нестандартно. Неприемлемо.
Я часто слышала это слово.
Неприемлемо.
Для меня не было ничего неприемлемого. Причина, по которой я выбрал клинические исследования вместо того, чтобы стать крутым хирургом, как того хотели мои преподаватели, заключалась в свободе. Хирургия была утомительной и скучной. Все, что нужно, — это разрезать, наложить швы и повторить.
Ничего из этого меня не интересовало.
Клинические эксперименты, напротив, были моим королевством. Я начинал что-то с самого начала и наблюдал, как это процветало до самого конца. Мое творение.
В своей лаборатории я чувствовал себя богом, а богов не сдерживают.
Этим занимался комитет по научной этике. Сдерживание.
Какой-то идиот, испугавшийся своих гениальных коллег, решил, что науке нельзя давать волю. Все остальные идиоты последовали за ним, и создали это правило о сдерживании исследований.
Если я не мог получить желаемое законными методами, то тогда в ход шли незаконные.
Правила никогда не были моей стихией.
Я разговаривал с Синди, инженером, которая активно работала над тем, чтобы сместить своего отца с поста генерального директора их семейной компании, когда впервые заметил Камиллу.
Она стояла за прилавком, расставляя и переставляя посуду. Именно это и выдало ее. Возможно, она страдала ОКР и переставляла их снова и снова, чтобы добиться желаемого результата, но люди с ОКР никогда не отвлекаются от своей задачи. Ее пальцы были заняты посудой, но взгляд был устремлен куда угодно, только не на них.
Это первое, что я заметил. Ее глаза. Не их лесной зеленый цвет, а теплый, искрящийся блеск в них. Это было редкое живое зрелище в моем мире.
Она была стройной, в нелепом фартуке и простых белых сандалиях. Ее лицо было маленьким, мягким и привлекательным. Это было все, о чем я подумал вначале. Она была трахабельной, даже несмотря на то, что выглядела намного моложе.
Однако я никогда не считал Камиллу юной. В ней чувствовалась зрелая элегантность, смешанная с невинностью, которая притягивала меня, как хищника к добыче.
Камилла наблюдала за мной, когда думала, что я не смотрю. Но она не знала, что я тоже наблюдаю за ней.
Ее смех вызывал привыкание. Ее слова были приглушенными, когда она разговаривала со своей розоволосой коллегой.
Самир, владелец кафе, относился к ней как к своему ребенку, но она никогда не казалась ребенком. Она казалась мне полноценной женщиной.
Когда я впервые подошел к ней, то стремился к тому, чего всегда хотел от женщин. Секс на одну ночь в безличном гостиничном номере. Я не заводил отношений; я просто удовлетворял сексуальные желания, и все.
Женщины хотели меня за положение в обществе и внешность, а я хотел их за их тела. Просто. Поверхностно.
Но это было все, что нужно.
С тех пор как я поговорил с Камиллой, я должен был понять, что она не похожа ни на одну другую женщину, или что она будет именно той, в ком не подозревал, что нуждаюсь.
Она не поддалась на мои уловки или поверхностную внешность, она нырнула глубже. На самом деле ей было любопытно узнать меня из-за моей больной, мерзкой натуры.
То, как ее тело прижималось к моему, доставляло такое удовольствие, о котором и не подозревал.
В ней была невинность, которую я жаждал исследовать. Я чувствовал скрытую тьму, которую желал вывести наружу.
Где-то между тем, как она рассыпалась на моих руках, и тем, как смотрела на меня, пока я трахал ее лицо, я решил, что она моя.
Я никогда не считал что-то своим, но этот любопытный французский котенок был моим.
Я даже не сопротивлялся.
Впервые в жизни кто-то увидел меня — настоящего — и не убежал.
Она вышла за рамки и влюбилась в это. В меня.
Несмотря на то, что знала, кто я.
Те три месяца, что мы провели вместе, были самыми счастливыми днями в моей жизни.
Своим остроумием, обаянием и полной покорностью она подчинила меня себе. Она взяла мое сердце и сжала его в своих руках.
Видимо, она забрала и мой рассудок, потому что одна мысль о том, что она может быть с другим мужчиной, приводила в ярость.
Чувство собственничества по отношению к Камилле удивило меня. Оно было первобытным и угрожало моему жестокому контролю.
Тогда я понял, что нет пределов тому, на что я готов пойти, чтобы Камилла всегда была моей.
Пока Аид не сделал ее мишенью.
Он был тем нелегальным путем, который я выбрал для своих исследований. Он предложил инвестиции, и я сразу же согласился. Я знал, что он планирует гнусные вещи с лекарством, но не придавал этому значения, потому что планировал облапошить его, как только закончу свои исследования.
Но я не знал, что Аида никто не обманет.
Он уловил мою слабость.
Камилла.
Он угрожал убить ее, если я не дам ему «Омегу» — летучий наркотик, который все еще проходил испытания. Аид планировал с помощью «Омеги» создать свою подпольную организацию убийц «Яма», и ему надоело, что я тяну время.
Камилла уже тогда текла в моих жилах. Хотя я поклялся никогда и никому не позволять иметь надо мной власть, я уже слишком глубоко увяз в отношениях с Камиллой. Блядь. Я планировал создать с ней семью.
Я хотел сохранить ее.
Аид все разрушил.
Вот почему я встретил ее в неподходящее время. Это не работает, когда ты встречаешь нужного человека в неподходящее время.
Если бы я встретил ее раньше, то не стал бы связываться с Аидом. Но в моей жизни бесполезно думать о том, что-если.
Я должен был отпустить ее, чтобы защитить. Ей нужно было вернуться во Францию, потому что Англия больше не была для нее безопасной.
День, когда я выгнал ее из своей квартиры, был самым болезненным в моей жизни. Мне пришлось быть с ней жестоким и заставить ее поверить, что она ничего для
