продолжалось, но настолько медленно, что было едва заметно.
Тен-Тен встала со скамьи, поправила платье и оглянулась. Змей спешил к ней через зал; руки его были заняты регулировкой железного браслета: пальцами свободной руки Лука придерживал змеиную голову на украшении.
— Ты успел.
— Ну, не с первого раза.
— Что бы это ещё значило.
Лука улыбнулся, продемонстрировав потрясающие острые клычки. Тен-Тен покачала головой.
— Что будешь делать? — спросил Куффен, остановившись рядом с Такахаши.
Она посмотрела на старика, что всё ещё пытался её убить. В руке мужчины был шприц — такой маленький, что поначалу она его даже не заметила.
А в её вечернем наряде, — вот удача, — были перчатки. Они не слишком ей нравились, так что Тен-Тен сняла их и убрала в один из потайных кармашков на платье… очень удобно, нужно будет потом поблагодарить Жана за такой аксессуар.
Надев перчатки, Тен-Тен подошла к старику и вытянула из его рук шприц. Поудобнее перехватив его, Такахаши в мгновение сделала укол — между пальцев, как учила Ино. Никто никогда не смотрит туда, если ищут след от шприца.
Само «орудие» Тен-Тен отдала Луке.
Он отпустил свой волшебный браслет, и теперь недоумённо рассматривал шприц у себя в руках. Старик, вышедший из временной ловушки, — Тен-Тен у себя в мире на такие насмотрелась, спасибо, — тяжело дышал и держался за грудь. Вероятно, в шприце был какой-то миорелаксант.
Он посмотрел на Тен-Тен, потом на Луку. Глаза его расширились в узнавании, но сказать старик ничего не смог. Лицо его расслабилось, как и другие мышцы. На пол потекло.
Тен-Тен сделала несколько шагов назад, чтобы не запачкать туфли.
Лука, напротив, подошёл к старику и наклонился к нему, наслаждаясь каждым мгновением чужого страха и непонимания. Приблизившись максимально близко, он принялся что-то шептать на другом языке, полном вздохов и шипящих — словно действительно по-змеиному. Старик пытался что-то ответить, но из его слабого рта вырывались только никчёмные мяуканья.
Лука схватил его за руку и сдёрнул один из браслетов. Чем он выделялся от остальных, Тен-Тен так и не поняла: бусинки, схематичное изображение панциря, верёвочки. Ничего особенного.
Старик захрипел, глаза его закатились. Лука выпрямился и обернулся на Тен-Тен.
— Куда сейчас? — спросила она, делая ещё полшага назад от зловонной лужи.
Лука улыбнулся.
— Есть дела. Ты разберёшься с трупом?
«Труп» обещал стать таковым только минут через пять.
— Подниму бучу, буду кричать, что человеку плохо. Ещё и репутацию себе сделаю. Ничего сложного.
Он подошёл к ней непозволительно-близко; Тен-Тен пришлось задрать голову, чтобы посмотреть в его лицо, наполовину скрытое чешуёй. Лука был прохладным, как вода из горного ручья. Тен-Тен была путником, едва перешедшим зной пустыни.
Чтобы не положить руки ему на грудь, Тен-Тен завела их за спину. Лука, заметив это, ухмыльнулся — и облизал губы языком.
Он был раздвоенным.
Тен-Тен прикрыла глаза, когда Лука нагнулся к ней, и улыбнулась.
* * *
Натаниэль не считал себя гениальным художником. Ни в коем случае.
Он вообще не считал, что гениальность существует. Всё получалось только благодаря долгой работе, неудачам и затраченному времени. Популярности нет — есть лишь следствие твоей работы.
Поэтому неудачником Натаниэль себя тоже не считал. Да, сейчас его работы были наивными, по-детски неуклюжими и, возможно, интересными немногим. Но потом будет по-другому. Когда он найдёт способ самовыражения, который зацепит окружающих.
Он не был неудачником, ни в коем случае, но иногда с ним, — как и с другим абсолютно нормальным подростком, — происходили неудачные события.
В жизни Натаниэля эти события в основном были связаны с Хлоей Буржуа. Стервозная блондинка не то чтобы вознамерилась превратить его существования в нечто ужасное, вовсе нет. Просто она сама по себе была такой ядовитой, что отравляла всё вокруг.
Она издевалась над Натаном и его рисунками, комментировала их, смешивала его художество с грязью — и при этом была самой жестокой мотивацией для Куртцберга творить. Заливаясь слезами под одеялом после её злых слов, Натаниэль кусал запястья и клялся всем богам, что нарисует такую картину, от которой Хлоя потеряет дар речи.
Он сделает это, и все её злые слова обернутся против неё.
Но он никогда, ни в коем случае, не думал о том, чтобы убить Хлою! Она была его Немезидой, его дёгтем, его необходимым горьким лекарством; как мог он хотя бы помыслить о том, чтобы сделать ей плохо? Не было бы Хлои в его жизни — не было бы смысла стремиться к совершенству. Не было бы выставок его картин, на которых Хлоя морщила нос, не было бы первых денег от проданных полотен, не было бы ничего. Не было бы даже самого желания превозмогать собственные возможности и рисовать до кровавых мозолей.
Поэтому он никак не мог взять в толк, как же так вышло, что он-акума решил уничтожить его собственную музу.
Подробности собственной акуманизации он узнал от Кота Нуара: тот после Чудесного Исцеления затащил Натаниэля на крышу, где принялся расспрашивать об отношении к Хлое. Натан отвечал честно: он её терпеть не может, но жизни без неё не представляет. И что после коллежа он собирается звать её на каждую свою выставку, чтобы она морщила нос и говорила, что вокруг творится абсолютно нелепая безвкусица.
Кот слушал это молча. Когда Натан выговорился, Нуар склонил голову и, опасно щурясь, спросил:
— Тогда как так вышло, что ты её убил?
На это Натану было сказать нечего. Он не помнил ничего, что произошло под акумой, и не мог отвечать за свои-не свои действия. Нуар рассказал, в каком состоянии он нашёл Хлою в библиотеке после бойни с Натаном; рассказал он также и о том, что чуть не прибил Злолюстратора Катаклизмом. Остановился в последний момент, раскрошив страшной способностью не акуму, а заражённый предмет.
— Я не помню…
Кот на растерянность Куртцберга только поморщился.
— Зато Хлоя наверняка помнит. И вряд ли это приятные воспоминания.
Он спустил Натана с крыши и, не прощаясь, убежал. А художник ещё несколько часов бродил по улицам родного города, пытаясь осознать идею того, что он поневоле стал убийцей.
И что уничтожил он собственную музу.
Вечер смазался в ночь, которая прошла кое-как. Невыспавшийся, растерянный Натаниэль едва добрался до коллежа. Голова его распухла от мыслей и неверия, но какой смысл Коту было врать?
Он убил её.
Тем сильнее был его шок, когда он увидел вполне живую и здоровую Хлою, сидящую на своём месте. Она пришла в класс первой, без Сабрины; Натан оказался вторым. Когда она подняла голову от мобильника и её ледяные
