в душу, точно завораживая или гипнотизируя. Насмотревшись разных фильмов про ведьм, ведуний и наслушавшись мистических историй, я затряслась и приготовилась к чему-то из ряда вон выходящему, но ничего не произошло. И я расслабилась, отхлебнув сладко-кислого напитка.
Я сидела на добротном резном деревянном сундуке, устроившись поудобнее и опершись спиной о мягкие подушки, огляделась по сторонам. Деревянный стол с двумя скамьями по бокам. Травки разные сушеные висят по стенам. В углу висит кандило с зажжённой свечой. В окно тускло пробивается свет полной луны, а там виднеется лес. В деревянном старинном шкафу на полках множество диковинных баночек и пузырьков с какими-то снадобьями или отварами. И чёрный кот вальяжно лежит на столе, помахивая хвостом и поглядывая на меня ярко-зелёными глазами, а рядом с ним стоит прямоугольное чёрное зеркало в позолоте.
Впечатлившись обстановкой в доме Марьи Тимофеевны, я открыла рот и собралась заговорить, забыв, что голоса у меня нет.
— Как же у вас здесь волшебно, — я сказала вдруг, сказала вслух, — Ой.
— Как в сказке про ведьму в лесу? — ведунья услышала меня и пошутила.
Я зажала рот рукой, едва не расплескав отвар в кружке.
— Как же? — я не верила своим глазам или ушам. — Я же не могу говорить. У меня эта, как его? Какафония.
— Афония у тебя, деревня! — тётя Маша от души хохотнула и подтолкнула кота ко мне. — Во сне ты можешь говорить, твоим сном повелеваю я.
— Батюшки святые, — я машинально перекрестилась, — вы умеете повелевать снами?
— А ты думала, старая тётя Маша только со шваброй управляется.
— Нет, что ты, — я покачала головой, — что вы. Я не сомневалась. Но в голове просто не укладывается.
Ведунья придвинула зеркало на столе так, чтобы оно стояло ровно напротив меня. Чёрный кот запрыгнул на сундук и сложил свою пушистую, горячую голову мне на колени, мурлыча и засыпая.
— Я крайне редко прибегаю к подобному. Вызывать сны и вторгаться в них, что вызывать духов умерших, может быть чревато для живых людей, повлиять на их судьбу, а то и весь ход истории изменить. Но в случае с тобой пришлось прибегнуть к крайней мере. Иначе нам тебя не спасти.
— А тот сон тоже твоих рук дело? — спросила я в сердцах.
— Какой сон? — тётя Маша помрачнела и зажгла перед собой чёрные скрученные свечи, наблюдая за мной через огонь.
Я рассказала ведунье про сон с отцом, принявшим облик нечисти. Марья Тимофеевна напряженно выслушала меня, не проронив ни слова и не перебив, а, когда я замолчала, принялась что-то шептать на свечу. Ведунья поставила свечу перед зеркалом.
— Марта, — обратилась сухо она ко мне, — допей уже отвар, что ты с ним возишься.
— Я? — я опешила, не понимая, что за спешка с напитком, травки и травки, вкусненько. — Эмм, хорошо, тётя Маша.
— Время на исходе. — ведунья быстро глянула на висевшие необычные круглые часы с золотым циферблатом, украшенные звёздным небом с драгоценными камнями, и несколькими рядами стрелок, похожие на те…
— Я подарила похожие наручные часы Плутонию, — выпалила я и испугалась вспышки воспоминания, яркого и чёткого, будто это только что произошло с нами, а не в то лето.
— Не отвлекайся на своего Платона, — рассердилась тётя Маша, — и сюда он влез, плут такой.
Ведунья снова что-то зашептала, потирая в руках какие-то травы и рассыпая их по столу. Я непроизвольно чихнула, чем вызвала молчаливое негодование Марьи Тимофеевны. Закончив шептать, тётя Маша прикрыла глаза и заметно смягчилась, как-то повеселела и обратилась таинственно ко мне.
— Смотри в зеркало через пламя свечи.
— И что я там увижу? Кого?
— Говорю тебе, Марта, смотри. Увидишь, что надо.
Я всмотрелась в собственное отражение, как велела ведунья.
— Тихон тебя будет теперь оберегать, слушай его, Марточка Юрьевна. — тётя Маша указала на кота, который оживился и залез на меня. — Я досчитаю до трёх, и ты проснёшься.
Глава 29
— Платон? Платооооон? Ты меня слышишь? — Ильинский щёлкнул пальцами у меня перед глазами, проверяя, реагирую ли я.
А я не реагировал никак. Я замер весь. Я продолжал буравить бессмысленно взглядом пространство переговорной. Да, после абсурдного вопроса папы Юры в моей голове будто что-то сломалось, мысли, что хаотично мелькали тут и там, столкнувшись между собой, застопорились. И лишь одна продолжала болезненно сверлить голову: «Наш с Мартой ребёнок».
— Леопольд! — гаркнул отец Марты, и я очнулся.
— Где? — я тупо огляделся, словно Липатов мог появиться из неоткуда передо мной.
— В Караганде! Наконец-то, — устало нараспев протянул папа Юра, — я было собрался за твоей смазливой Лейлой лилейной бежать да за нюхательными солями.
— Ничего не надо. Я в поряде.
— В каком ты поряде-наряде, Плутоний? Эко вы с Мартой два волшебных нашли друг друга.
— И потеряли. И никакие мы не волшебные.
— Ты то точно не волшебник, проворонил свою Золушку, даже туфельку тебе не оставила.
Я насупился и рвано задышал.
— Не пыхти так усиленно, не поможет. — назидательно запричитал Ильинский. — А я тебе дело говорю. Пора трезветь, дорогой, да за ум браться и кумекать, как и откуда Марту вызволить.
— Выход только один — приставить Леонида к стенке и выпытать у него, куда он дел вашу дочь после того случая.
— Безвыходных ситуаций не бывает. Выход есть всегда и не один, как и вход. — мудро заметил старик и пристально заглянул мне в глаза.
— Какой вход? — непонимающе пожал я плечами.
— Например, в реку.
— Какую реку, Юрий Георгиевич? При чём здесь вообще какая-то река? — нахмурился я, сжимая кулаки.
— Это я иносказательно выражаюсь, — интригующе промолвил Ильинский, напуская таинственности. Ох, и любил он когда-то с туманной напыщенностью рассуждать, вовлекать всех и каждого в свои повествования, вызывая споры. Я считал отца Марты с первой встречи с ним, когда он согласился мне помочь и взял в подмастерье, человеком эрудированным, разносторонним и глубоко мыслящим. И слушать его или дискутировать с ним было одним удовольствием для меня.
— Можно без загадок и твоих метафорических изречений? Я тебя не понимаю, папа Юра.
Ильинский театрально закатил глаза и надул губы, как ребёнок, у которого отняли конфету, что меня позабавило. Отец Марты всегда умел и любил пошутить над собой и над остальными.
— Слышал, что в одну реку нельзя дважды войти? — серьёзно спросил он.
— Допустим. Опять мы возвращаемся к реке. — вяло улыбнулся я.
— Но ведь у любой реки два берега, — старик хлопнул рукой торжествующе по столу, — стало быть, и войти в реку можно дважды.
— Возможно, я уловил суть твоей глубокой мысли. — я призадумался, что-то было в словах
