class="p1">— У меня вопрос.
— Слушай, мне пора, — загнанно смотрю в его черные-черные глаза. — Гер, мы все выяснили.
— Кроме одного, — голос у него тихий и хриплый, и у меня от него бегут предательские мурашки по плечам.
Господи, он так близко, что я чувствую жар его тела через тонкую мятую рубашку.
Я хочу коснуться его.
Приложить руку к его груди и услышать стук сердца.
— У тебя были мужчины в эти два года?
Я сглатываю, и Герман недобро прищуривается.
— Нет, не было, — честно и тихо отвечаю я.
Можно было, конечно, солгать в попытке подразнить Германа, но я же уже не девочка-подросток, которая царапает мальчиков такими глупыми провокациями.
— Почему?
— Это уже второй вопрос, Гера, — сдавленно отвечаю я.
Продолжаем всматриваться друг другу в глаза. Вздрагиваю, как от ожога, когда он касается костяшками пальцев моей щеки.
Ласка на грани боли.
Пытка.
— Почему, Фиса? — Герман вопросительно изгибает бровь, и его пальцы проходят по линии моей челюсти. — Ночами страдала по бывшему мужу? Тосковала по его поцелуям? М?
— Нет, не поэтому, — поднимаю взгляд. — Не было интереса. Ни к кому. Да, сравнивала с тобой, и они все проигрывали.
Хмыкает, но без самодовольства. А с толикой грусти. Его пальцы уже бегут по моей шее к ключице.
— Коленки не тряслись, — криво улыбаюсь я. — Вот и все.
— А много мужчин вокруг тебя было?
— К чему эти вопросы?
— Не знаю, — касается ключицы сквозь ткань блузки, опускает взгляд на несколько секунд, и вновь смотрит на меня. — Я ведь хотел в какой-то момент слежку за тобой устроить.
Низ живота наливается расплавленным свинцом, и между ног тянет. Тянет до ноющей боли.
Если я до этого не тосковала по Герману с эротичными фантазиями, то теперь точно буду. И начну просыпаться в кровати одна со стонами и мокрыми трусиками.
— И почему не стал следить? — в моем голосе пробивается предательская хрипотца.
— А ты бы хотела, чтобы я за тобой следил?
Внизу нарастает жар. Пульсирует. Ног почти не чувствую.
— Хватит… Гера… — я выдыхаю почти стон. — Слежка — это не о здоровых отношениях, и она бы ничего не изменила…
— Но ты бы хотела, чтобы я следил за тобой? Признайся, тебя это заводит? — пальцы бегут к яремной ямке. — Ты же сама сказала, что тебе нравилось, когда я за тобой бегал. А если бы следил? Был всегда рядом. Всегда за твоей спиной?
— Это про одержимость, а не про любовь…
Я увиливаю от прямого ответа, но Герман угадал. Я бы хотела, чтобы он был одержим мной и чтобы он от этой одержимости годами страдал.
Чтобы он со стороны смотрел на меня и наблюдал за моей жизнью, осознавая, что для него в ней нет места.
— Ко мне тут пришла мысль, что мне стоило быть с тобой тираном, Фиса, — улыбается левым уголком губ. — Может быть, я дал тебе слишком много свободы?
— Нет, я бы сопротивлялась…
— Конечно, — наклоняется ближе, — но, может, в этой борьбе ты бы не заскучала со мной, а? Не раздражение чувствовала, а боялась бы…
— Ты бы хотел, чтобы я тебя боялась? — тихо и нервно смеюсь я. — Серьезно? Вот как?
Молчит несколько секунд и тихо отвечает:
— Хуже раздражения и отвращения ничего нет, Фиса. Оно хуже даже страха.
Закрываю глаза, и по моему лицу пробегает легкая гримаса сожаления.
— Я согласна, — коротко киваю. — И я сама больше не хочу подобного испытывать, Гера. Это убило во мне женщину.
Именно так. Во мне умерла женщина. Я после развода ни разу к себе не прикоснулась. Не мастурбировала. Мне не снились эротические сны, я не фантазировала в постели перед тем, как заснуть.
— А теперь? — спрашивает Герман и выдыхает в ухо. — Ты не начала просыпаться, Фиса?
На меня потоком обрушивается жар от влажного и горячего шепота, и я вот-вот сползу по стене от слабости.
Как давно во мне не было этого ощущения густой неги и вместе с ней требовательного напряжения.
— У тебя другая женщина, Гера.
Упираюсь ладонями в его грудь, и на несколько секунд замираю, чтобы почувствовать его сердце.
Господи, что мы творим?
— Так нельзя…
Нельзя, но сладко.
Потому что запретно, а станет обыденностью, то творческая натура Фиса заскучает и опять начнет раздражаться по пустякам.
Поэтому мне страшно сделать шаг к Герману.
Мы можем все опять повторить.
— Нельзя, — соглашается Герман, на мгновение касается губами щеки, вдыхая мой запах, и отступает. — Ну, иди.
Взгляда не отводит, будто сканирует меня, а я чувствую разочарование. Он меня отпускает?
Позволяет уйти?
— Да, — бочком ползу по стене в сторону прихожей, — я пойду. Мы должны быть взрослыми.
— Согласен, — Герман скрещивает руки на груди, провожая меня взглядом. — это ведь так увлекательно быть взрослыми.
Глава 46. Фу! Фу! Фу! Бяка! Дура!
В лифте я пинаю воздух, сжимаю кулаки и пытаюсь успокоить дыхание вместе с сердцебиением.
Козлина!
А кто, если не козлина?
Наш девиз, блин, непобедим: возбудим и не дадим!
Выдыхаю через рот, потом через нос, и зло фыркаю, когда понимаю, что я не нажала кнопку первого этажа и просто так стою в лифте.
— Дура, — цежу я сквозь зубы. — Какая же ты дура, Анфиса!
Несколько раз и разъяренно жму на кнопку первого этажа.
В жопу этого Германа.
Все нервы вымотает, а после со смехом, когда доведет до бешенства, отходит в сторону.
Мудила.
Это он мне так мстит за те два года, в которые я решила с ним сыграть в принцессу?
А я имела полное право быть обиженной принцессой.
— Да, блин! — поскрипываю зубами, когда лифт останавливается на четвертом этаже.
В кабину заходит седой мужичок, и я бубню себе под нос:
— Вот урод.
Округляю глаза, в ужасе и смятении смотрю на мужичка, который вздыхает:
— И вам добрый день, барышня, — прячет руки в карманы куртки. — Хотя не такой уж этот день и добрый.
— Это я не про вас, — виновато пищу я, — это я про бывшего мужа.
— Тогда никаких вопросов, — задумчиво кивает мужичок, — все бывшие мужья
