подушку. Из всей симфонии вздохов, вскриков и «сколько лет, сколько зим», я почему-то сразу выделила лишь один знакомый голос — Марка.
— …а меня ты не могла предупредить? — недовольно спорил он с матерью в соседней комнате. — Я думал, мы просто посидим, как обычно…
— Ты хоть раз можешь сделать исключение? — сердилась Катя. — Давай ты все-таки будешь улыбаться и выглядеть так, как будто ты рад видеть гостей. Они твои родственники, Марк!
— А давай ты все-таки будешь в следующий раз спрашивать, хочу ли я устраивать банкет на пятьдесят человек!
— Не будь эгоистом! У нас двойной праздник сегодня.
— В смысле?
— Потом, все потом. Не хочешь мешаться под ногами — пожалуйста. Вот, отнеси этот пакет Сашеньке, пусть накрасится, приведет себя в порядок.
— Может, ты сама? — в эту секунду Марк звучал так безрадостно, что мне стало даже обидно. Чем я успела его так выбесить? Мы ведь не виделись три месяца! Его просят передать мне пакет — а он кочевряжится так, словно мама поручила ему отделить червей от личинок навозной мухи.
— Прекрати сейчас же! Она лежит там одна, брошенная! Ты хоть представь, каково это: не вставать, ни с кем не общаться…
— Мне бы так…
— Хватит! Мало того, что твой брат ее не навещает, и нам с ним предстоит серьезный разговор. Так еще и ты… Бессовестный! Иди и займи нашу невесту.
— Нашу? — скептически переспросил Марк, буквально озвучив мое недоумение.
Нашу?! С каких это пор я стала общей невестой Озолсов? Да, кажется, я позволила всему этому зайти чересчур далеко.
— Иди сейчас же! — отрезала Катя, потом до меня донесся хлопок двери, и через пару секунд на пороге моей комнаты возник Марк.
Смотрю на него — и узнаю с трудом. Осунулся, зарос, как будто даже постарел — не на год, а лет на пять, как минимум. Он совершенно не похож на того успешного бизнесмена, которого я встретила в «Богеме». Пусть и заносчивого, но лощеного и самоуверенного мужчину. И уж точно глядя на Марка, невозможно предположить, что он сегодня именинник. Виновник торжества на похоронах — да, счастливый именинник — ни за что.
— С днем рождения, — вяло произношу я, даже не пытаясь скрыть обиду. Строит из себя мученика, потому что пришлось навестить беременную женщину — скажите, какая трагедия! — Извини, без подарка. Ян привезет тебе что-то от нас. Что именно — не знаю, он не распространялся.
— Спасибо, — его взгляд падает на мой округлившийся живот. — Как ты?
— Как видишь, все на месте. Давай уже, что там передала твоя мама, и можешь идти дальше прятаться от гостей.
— Ты все слышала? — на его лице мелькает виноватое выражение. — Слушай, просто этот развод и…
— Можешь не объяснять, я в курсе, что не нравлюсь тебе.
— Да дело не в этом… — подходит к кровати, протягивает бумажный пакет с логотипом магазина косметики. — Наши встречи обычно заканчиваются не лучшим образом.
— Шутишь, да? — скептически фыркаю. — Боишься не устоять перед ламантином?
— Не наговаривай на себя, ты прекрасно выглядишь.
— Вот только не надо! Катя же неспроста накупила весь этот грим, — я взвешиваю в руке тяжелый пакет. — Ленину наносят меньше. А потом есть вероятность, но у меня там все заросло и покрылось мхом.
Марк озадаченно смотрит мне вниз живота.
— Почему?
— Ну как же, строгий врачебный запрет на любую интервенцию, — вздыхаю. — А проверить я не могу, зеркальная болезнь, знаешь ли.
— Какая-какая болезнь? — взволнованно уточняет Марк.
— Когда определенные части тела можно увидеть только в зеркале.
До Марка доходит медленно, видимо, он привык, что в моем случае болезни могут какие угодно, но только не шуточные. И лишь поняв мой толстый беременный юмор, расплывается в улыбке и усаживается на край кровати. Напряжение, царившее в комнате, улетучивается.
— Тебе помочь?
— Да нет, до лица я еще в состоянии дотянуться… — поправляю подушку, чтобы сесть повыше. — Но если тебя не затруднит, дай зеркало.
— Конечно, — Марк подскакивает и кидается к комоду с такой прытью, будто от этого зеркало зависит судьба Родины.
Не знаю, отчего, но поведение Марка меня одновременно умиляет и веселит. Сейчас он вдруг напоминает мне того серьезного пухлого мальчика с детских фотографий. И, видимо, почувствовав, что в нашу тоскливую жизнь пришло хоть какое-то разнообразие, ребенок оживляется и ощутимо пинает меня по внутренностям. Охнув, я машинально хватаюсь за живот. Марк в ужасе оборачивается и кидается ко мне.
— Что?! — выдыхает он, изменившись в лице. — Болит? Звонить в скорую?
— Нет, — улыбаюсь. — Просто он толкается. т
— Правда? — в его взгляде появляется благоговение. — И на что это похоже?
— Не знаю… Сначала внутри как будто лопались мыльные пузыри. А сейчас уже… Сейчас уже маленький человек. Хочешь потрогать?
— А это… Ну, не опасно? — он так волнуется, словно я могу рассыпаться от одного прикосновения.
— Да нет, если ты не кулаком собрался трогать, — усмехнувшись, устраиваюсь поудобнее и поднимаю футболку.
Марк замирает на мгновение, смотрит на результат нашего случайного секса, как на нечто инопланетное. Садится и нерешительно протягивает руку. Тепло его ладони заставляет меня забыть и про шутки, и про детские фотографии, и про то, что дом под завязку забит народом, и в любую секунду сюда может кто-то вломиться. Не знаю, существует магия или нет, но у меня снова появляется странное ощущение, будто мы с Марком оказываемся в каком-то другом измерении: и освещение меняется, и обостряются чувства, и в воздухе витает едва заметный аромат массажного масла.
Ребенок оживляется, толкается активнее, и один из пинков приходится прямиком в ладонь Марка. Он вздрагивает, поднимает на меня удивленный и недоверчивый взгляд.
— Это… он? — спрашивает шепотом.
— Ага.
Мы оба улыбаемся — глупо и немного по-детски. Не находим в себе сил оторвать взгляд друг от друга, каждый боится испортить момент неверным движением или словом, поэтому мы молчим, не шевелясь и прислушиваемся к движениям крохотного человечка. Если бы только я могла сохранить этот момент навсегда! Взять — и залить смолой, чтобы он застыл янтарем, и потом можно было любоваться в те минуты, когда кажется, что жизнь — бессмысленная череда крупных проблем и мелких неприятностей.
Впервые с того дня, когда врач дала мне послушать сердцебиение ребенка, я снова погружаюсь в эту эйфорию и понимаю, какое же таинство — носить в себе нового человека. Морщины на
