беззастенчиво поддаваясь, трусит за пацаном. Завидев парня, его мать реагирует довольно-таки драматично. Падает на колени, хватает мелкого и начинает что-то ему выговаривать, и только потом замечает Свету и уже более спокойно переключается на нее. А та в ответ кивает и, активно жестикулируя, что-то ей принимается объяснять.
– Привет.
Не сумев скрыть удивления, оборачиваюсь. Батя стоит справа от меня, непонятно как отыскав нас в такой толпе.
– Привет. Не знал, что ты собирался приехать.
– Так трубку брать надо, – ворчит Рустам, а сам со Светы глаз не сводит. Достаю телефон. Ни одного пропущенного.
– От тебя нет вызовов.
– Наверное, здесь глушат, – дергает плечом.
Потолок в зале отлета представляет собой огромный стеклянный купол. В льющемся в него ярком утреннем свете мне становится видно то, чего я почему-то раньше не разглядел. Да он же как пес устал – понимаю вдруг. Морда вон как осунулась. И очки Батя нацепил явно не для того, чтобы раздать стилька. Вот же дурак. Следом отмечаю, что рубашка у Рустама хоть и свежая, но явно неглаженая. То есть, переодеться в чистое он еще успел, а вот на все остальное времени уже не осталось.
– Света будет рада тебя видеть, – растеряв всю свою на него обиду, тихо замечаю я. Похер, что вокруг шум и гам, как всегда в аэропортах – понимаю, что слышит. По дернувшемуся нерву на щеке понимаю. – Вот на кой ты свалил, Бать, а?
За черными стеклами модных авиаторов мне совсем его глаз не видно. Но я чувствую, что Рустам на меня косится, по тому, как начинает гореть висок.
– Работы много. Нужно было решать.
Это он так типа спрыгивает с темы? А вот хрен тебе.
– Ты знаешь, что я не о работе спрашиваю! – сощуриваюсь. – Хоть это тоже не мешало бы обсудить.
– А о чем? На кой мне было оставаться? В качестве кого? – Несвойственная для Бати разговорчивость как ничто другое свидетельствует о том, что я коснулся больной для него темы. И теперь пусть он сколько угодно ухмыляется – обмануть меня не удастся. – Повеселились, и ладно.
Батя запускает руку в карман, чтобы достать спички. А я стою, спав с лица. Ни хрена себе веселье!
– Вот че ты сейчас делаешь, Бать? К чему ведешь? Хочешь меня убедить, что для тебя это было рядовое событие? Так не выйдет. Я же вижу, как ты на Светку смотришь!
– А чего не смотреть? Баба она красивая. Только не для меня.
– Ты слишком до фига думаешь, – закатываю глаза.
– Чего и тебе желаю. Потому что ты, Дэнчик, заигрался. И тут я тебя, конечно, понимаю, прикольно получилось. Будоражащее – капец, да? Но и ты пойми. Она на это пошла исключительно из-за стресса.
– Да фигня это! И если бы ты снизошел до разговора с нами, мы бы уже давно все выяснили!
– О чем тут говорить, Дэн? Нет, я допускаю, что в качестве эксперимента это даже Свете понравилось. Все же она умная женщина и к ложной рефлексии не склонна. Но факт в том, что эксперименты – экспериментами, а по жизни бабам другого хочется. Семью нормальную. Детей. Ты глянь, как она с этим мелким вошкается. – Батя выпячивает вперед подбородок и сильней сжимает спичку в зубах.
– Ты не по делу загоняешься наперед, – повторяю я и следом затыкаюсь, глотая вертящиеся на языке аргументы, потому что к нам возвращается Света.
– Привет, – улыбается слабо Рустаму. – Не ожидала тебя увидеть.
– Привет. Я на две минуты буквально. Извиниться еще раз и… вот. Хотел отдать.
Он лезет в карман и достает изрядно помятый конверт. Не могу отделаться от мысли, что однажды уже видел подобную сцену. Ага. Тогда нам конвертик подсовывали Светкины родители. А теперь… Бля-я-я. Он же не додумался ей денег всучить? Нет?
– Что это? – интересуется Света, заглядывая в конверт. И замирает неподвижным столбом.
– Деньги. В смысле – нормальные деньги. Евро. На расходы. Мало ли, что там в этих Европах.
На скулах Светы расцветают два алых пятна. Ох, Батя. Ты бы еще на тумбочке пару соток оставил, перед тем как свалил. Все же даже умные мужики иногда ведут себя как полные кретины. Я обижаться на него не могу. Хотя поводов для обид можно нагрести при желании. Например, с хера ли он решил, что моей женщине может понадобиться его сраное бабло? Тоже мне, сука, благодетель.
– Спасибо, конечно, но я себе оформила командировочные. И мне их вполне достаточно.
Света впечатывает конверт Бате в грудь и, утратив всякий интерес к ним обоим – в смысле – к конверту и Бате, поворачивается ко мне.
– Ну что, я пойду, да? Не скучай.
Обнимаю свою девочку, а сам сверлю злобным взглядом Батю. Мне сейчас его прибить хочется. Своими руками надавать по его осунувшейся морде. Хоть так отомстив за Светкины слезы, которые ей не без труда, но все-таки удается сдержать. Чувство, надо заметить, новое. Так-то Батя – единственный родной мне человек. Я за него сам кому хочешь перегрызу глотку. Родной – не по крови, да. Но есть узы крепче кровных.
– Возвращайся скорей. Я уже скучаю.
Светка кивает, закусив губу. Отворачивается. Не глядя на Батю, делает шаг по направлению к зеленому коридору и вдруг возвращается. Падает мне на грудь, обнимая жадно.
– Забыла чего? – хриплю.
– Ага. Сказать, что люблю.
И все-таки она поразительная женщина. Столько молчала… А потом, посреди аэропорта – здрасте, приплыли. Набрасываюсь на ее губы. Я терпеть не могу публичного проявления чувств. Никогда не понимал парочки, которые вот так на глазах у всех сосутся. Прямо как мы сейчас.
– Быстрей там все решай. Поняла? – спрашиваю, задыхаясь от эмоций. Светка часто-часто кивает. – И это… Свет. За базар придется ответить.
– Да не вопрос. – Начинает пятится, улыбаясь. – Вопрос – как?
– По всей строгости. Замуж за меня пойдешь.
Это я не спрашиваю, если что. А утверждаю.
И вот что у нее за привычка – если чуть волнуется – губы кусать? Ну, ведь совсем они у нее истерзанные от этого. Потому что в последние дни волнения было достаточно. Я и сам на взводе. И из-за событий этих, когда думал,
