Давайте сматывать в клубки, — распоряжается она.
Оказывается, с доставкой корзины моя миссия не заканчивается. Меня усаживают на пол, на большую вязанную подушку, и накидывают мне пряжу на вытянутые руки. Серафима Трофимовна сматывает клубки. Так сидеть неудобно, мышцы вскоре затекают и руки начинают болеть, ещё и пряжа из чистой шерсти, колет кожу, но отказаться неудобно, нас всё же приютили, накормили. Хотя так нечестно: я отрабатываю, а Игорь там развлекается. От души надеюсь, что он всё же вызнает, как нам выбраться в более-менее нормальную деревню, где хотя бы ходят автобусы.
Когда, наконец, шерстяная пытка заканчивается, поднимаюсь, складываю клубки в корзины. Вдруг один из них выскакивает у меня из рук и как мячик скачет в коридор. Ссыпаю смирные клубки в корзину и устремляюсь вслед за беглецом. Он катится по темному коридору, оставляя за собой длинную нитку. Чем дальше я иду за ним, тем сильнее чувствуется запах болотной гнили. Сердце начинает бешено стучать, и я сама не понимаю из-за чего.
Клубок скачет по половицам и вдруг юркает в щель приоткрытой двери. Подхожу ближе, распахиваю пошире дверь, чтобы войти, но замираю на пороге. Тут темно, помещение напоминает кладовую или чулан, очень уж тесно и нагромождено всякого. И почему-то страшно сделать шаг.
Ругаю себя, что я как маленькая, испугалась какого-то темного чуланчика. Ругать-то ругаю, а войти по-прежнему боюсь, аж до мурашек. В конце концов, набираю полные легкие воздуха и прохожу внутрь. Клубок укатился в самый дальний и темный угол, если бы ни нитка, не так просто было бы его отыскать без света. Дохожу до угла, нагибаюсь и подбираю клубок, сматываю нитку. Мое внимание привлекает что-то большое, какой-то древний станок или приспособление. Очень похоже на старинную прялку, поблескивает в сумраке длинное и заостренное кверху веретено, так и манит подойти ближе и дотронуться до него.
Неудобно, что я как та Варвара, любопытная старушка, сую свой нос куда не следует. Сама себя корю, но не выхожу из чулана. Заворожено тяну руку к прялке, глажу теплое дерево, оно словно живое, пульсирует под моей ладонью. Поднимаю руку к веретену и надавливаю на острый кончик подушечкой пальца. Чувствую, как лопается моя кожа подобно надутому шарику, вздрагиваю и отвожу руку, смотрю на палец. Кровь почему-то не сочится из ранки, хотя укол получился довольно глубокий. Что-то щелкает в темном углу, поворачиваю голову — приоткрывается ещё одна дверь, которую я раньше не заметила. В чулан заползает тусклый зеленоватый туман.
Не знаю почему, но мне вдруг ужасно хочется заглянуть за эту дверь и посмотреть, что там. Медленно отворяю и вхожу, словно завороженная или как будто во сне, попадают в огород. Пока мы в доме занимались шерстью, на улице заметно стемнело, но почему? Ведь только что было утро, слишком уж как-то быстро угас день, и сгустились сумерки. Может так кажется из-за низких туч или тумана? Всё тонет в зеленоватой дымке.
Я шагаю по огороду даже не думая, зачем я туда иду, да и огородом это место сложно назвать — одни кочки да тина, никаких грядок. Но я всё равно упрямо топаю вперед и проваливаюсь на мягкой земле. Выходя через эту потайную дверь, я же не надела кроссовки и ветровку, и теперь ступаю по грязи в одних белых носочках, кутаюсь в худи от пронзительного холода.
Вдруг слышу над головой громкое карканье, поднимаю вверх голову — огромные черные вороны кружатся надо мной. Я в страхе оглядываюсь, хочу вернуться, но дома из которого я вышла больше нет, кругом одно лишь сплошное топкое болото.
Внезапно впереди меня рассеивается туман, и я различаю черные очертания чего-то большого. Подхожу ближе, вижу котел и рядом с ним того самого отшельника, что тогда был в лесном домике. Он стоит ко мне спиной, не замечает меня. Возле его ног снова лежит мешок, в котором белеют человеческие черепушки. Рядом на валунах толпятся ещё вороны.
Мне страшно, сердце бешено колотится, я судорожно сглатываю, но всё же произвожу какой-то звук, похожий на икание. Отшельник оборачивается, хмуро оглядывает меня с головы до ног и опять возвращается к своему котлу. От варева поднимается сероватый дымок и закручивается, создавая замкнутый круг, как тогда… я снова вижу в ободке свой город, сверкающий ночными огнями проспект, и снова горит табло, но сейчас дата там и вовсе странная — второе ноября!
Я твердо делаю шаг вперед… успеть бы в этот раз…
— Истинный месяц прошел, и она снова явилась, — глухо произносит отшельник. — Чего тебе?
Вздрагиваю. Какой ещё истинный месяц? С последней с ним встречи два дня только прошло. Ничего не понимаю.
— Верните меня домой, пожалуйста, — выдавливаю из себя писклявым голоском. Ведь всё просто — я сейчас войду в этот круг и вернусь домой. Пускай без кроссовок и ветровки, и без рюкзака, зато домой. И ещё без Игоря… Укол совести больно раздирает сердце.
Отшельник снова смотрит на меня и вдруг начинает громко хохотать, показывая беззубый рот с парочкой длинных изогнутых клыков. От его дикого безумного смеха у меня холодок пробегает между лопатками.
— Вы же можете, — едва слышно произношу я, — я видела, вы через этот круг выходили в город. В мой город. Я тоже туда хочу. Там мой дом, там живут мои родители.
— Это невозможно, — отмахивается он, отворачивается от меня и подкидывает в котел ещё черепов из своего мешка.
— Почему?
Он молчит.
— Почему вам можно, а мне нет? — вскрикиваю я и мой голос срывается на визг.
Он скашивает глаза в мою сторону и хмыкает.
— Посмотри на свою руку, — говорит он.
Смотрю и ничего не понимаю, рука как рука.
— На свой уколотый палец, — подсказывает мне он.
Гляжу на ранку, аккуратненькая ровненькая дырочка, немного припухло, но крови нет. Скорее всего я укололась не так глубоко, как мне сначала казалось. Непонимающе перевожу взгляд со своей руки на него.
— Ты ушла из того мира, и пути обратно уже нет, — хрипло отвечает он на мой немой вопрос.
— Что? Из какого — того мира? И где я тогда по-вашему?
— Была в Небыдовке, а сейчас и вовсе провалилась в Небытие, — отвечает он, чуть усмехнувшись. — А не нужно было палец колоть, не случайно же прялку в кладовку спрятали. Ты что ли сказок в детстве не читала?
Хмуро смотрю на него. Какие к черту сказки? И что-то как-то плохо спрятали, раз любой может войти и уколоться.
— Я нечаянно, — мямлю я как пятилетний ребенок.
Он усмехается и оборачивается
