много для любого, чтобы принять. Погоня. Дождь и кровавые порезы на твоих ступнях и лодыжках. Принять мой член в свою задницу, не имея ничего, кроме слюны и влажности твоей киски. Ты такая хорошая девочка. Даже когда твое тело не хочет, твой разум говорит обратное.
— Прости, — говорю я, сдерживая слезы. Перспектива разочаровать его вызывает больше эмоций, чем что-либо в моей жизни.
Его рука скользит вниз по изгибу моего позвоночника.
— Не извиняйся. Я хотел трахнуть тебя в задницу, и мне нужно было, чтобы ты позволила мне. И ты это сделала. — Он сжимает мою задницу, и дождь заставляет его кончики пальцев кусаться сильнее. — Тебе не понравится все, что я хочу сделать с тобой, что сделаю, но я всегда буду вознаграждать тебя за то, что ты хорошая девочка. Не важно, насколько плохой ты становишься, находясь рядом со мной, ты моя хорошая, блять, девочка.
Он выходит из меня и поднимает меня на ноги. Его рот находит мой, когда укладывает меня спиной на камень и раздвигает мои бедра. Его губы скользят по моему телу, и он опускается на колени. Они погружаются в землю. Раздвигает меня, и его язык находит мой клитор. Я приподнимаюсь на локтях, чтобы посмотреть на него. Он откидывает назад мокрые волосы, и дождевая вода стекает по его вискам. Капли дождя скатываются по мышцам его рук и плеч.
Мои глаза скользят по его татуировкам, выгравированным в тюрьме, и понимаю, что он тот, с кем моя семья не позволила бы мне разговаривать, не говоря уже о том, чтобы трахаться. Я по уши влюблена в него. Выше моей головы. Он загадка, тайна, которую следует оставить неразгаданной и нетронутой, но он ест мою киску, как будто ответы на все, что мне нужно знать, у него во рту. Он эгоистично трахает меня своим языком, его руки сжимают мою задницу, когда он держит меня в своей власти.
— Лекс, — шепчу я.
— Не произноси мое имя, пока за ним не последуют слова «Я кончаю», — рычит он, бросая на меня мрачный взгляд, прежде чем снова пожирать меня взглядом. Его приказы, как всегда, делают меня слабой. Заставляют меня дрожать, когда слова заставляют вибрировать мой клитор.
Когда он понимает, что его резкие слова заставили меня упереться в его рот, то понижает голос:
— Кончай, кролик. Кончай с единственным мужчиной, с которым тебе не следует.
И я кончаю. Жестко кончаю ему в рот, дождь окрашивает мое тело, а деревья поднимаются из земли и снова окружают нас. Хватаю его за волосы, пока он неустанно ласкает языком мой клитор, заставляя мое тело содрогаться от удовольствия, которое превращается в дискомфорт. Он ухмыляется мне и снова проводит по моему клитору, мое тело содрогается от его прикосновений, прежде чем он поднимается на ноги.
Камень царапает мою нежную кожу, когда я сажусь.
— А как насчет тебя? — Спрашиваю я, чувствуя себя виноватой, когда мой оргазм ослабевает.
Его широкая фигура возвышается надо мной, и вода каскадами стекает по его твердой груди и животу.
— А что насчет меня?
— Ты не кончил. — Мне жаль, что я кончила до того, как он смог получить удовлетворение, но Лекс кажется расслабленным, почти сытым, несмотря на то, что он вообще не кончил.
Он протягивает руку и помогает мне подняться на ноги.
— Все в порядке, кролик. Я наполню тебя при первой же возможности. — Его глаза сканируют горизонт. — Мы еще раз быстро окунемся, а потом нам нужно идти. Уже утро.
Я киваю. Понятия не имею, что с нами будет, но Лекс открывает мне мир, о существовании которого никогда не подозревала. Тот, где риск потерять мою свободу — это самая большая свобода, которую я когда-либо чувствовала.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Такое чувство, что чем дальше на юг мы едем, тем больше становится сельской местности. В Теннесси так много фермерских хозяйств, и я не могу не заблудиться в этом зрелище. Небольшие фермы с различным скотом расположены вдоль дороги с обеих сторон. Коровы, козы и несколько лошадей стоят в большом загоне, и я прижимаюсь лбом к стеклу, чтобы рассмотреть их всех.
Лекс поворачивает направо, и мы следуем вдоль причудливых деревянных заборов. Не знаю, что запланировал Лекс, мы едем по еще одной уединенной тупиковой дороге. Вечность тротуара кажется бесконечной. Мы долго ехали сегодня, и оба измотаны. Он просто не хочет этого признавать. Но я буду, с долгим выдохом.
— Куда мы едем? — Я спрашиваю.
— Нам нужна новая машина. Когда я заправлялся, услышал, как двое местных жителей говорили об одиноком фермере, который живет по этой дороге. Сказали, что он в отъезде, и это прозвучало как хорошая возможность. Очень просто.
Я поджимаю губы и потираю порезы на лодыжках.
— Мне нужно вымыться настоящим мылом. — Природные источники воды не гигиеничны. Ни в малейшей степени. Мне нужен настоящий душ.
— Так и будет. — Взгляд Лекса падает на ветхий фермерский дом впереди нас. — Вот он, как они и сказали.
Лекс съезжает на обочину, и мы проходим последний отрезок пути к дому. Мои ноги болят от ботинок, натирающих везде, где камни и ветки кусали мою кожу.
— Что случилось с твоими биологическими родителями? — Спрашиваю я, пытаясь отвлечься от своей боли, слушая его.
Лекс сначала ничего не говорит. Я и не ожидаю, что он ответит на мой вопрос, но удивляет меня, когда это делает.
— Никогда не встречался с отцом и едва знал мать. Наркотики нравились ей больше, чем я. С тех пор, как меня нашли одного в квартире, окруженной иголками, когда мне было шесть, то попадал в приемную семью, то выходил из нее
— Лекс…
— Не надо, кролик. Я слышу жалость в твоем голосе. — Он качает головой. — Всем не может так повезти, как тебе в детстве.
Я останавливаюсь на полушаге и поворачиваюсь к нему. Ему не нужно нападать на меня, из-за того, что ранен. Ему не нужно так защищаться.
— Ты ничего не знаешь о том, как я росла.
— Разве нет?
Я издеваюсь.
— Нет. Ты не понимаешь. Я тоже едва знала своих родителей. Они бросили мне деньги, чтобы компенсировать отсутствие. У меня была одна цель как у их дочери, и заключалась она в том, чтобы выдать меня замуж за того, кто улучшит их бизнес. Они передали меня дьяволу, хотя знали, что отправят меня в ад вместе с ним. Они знали, что он сожжет меня. Деньги поддерживали мою жизнь,
