новогодних праздников.
– Не только. Это еще и мой день рождения. То есть не мой, это день рождения той Полины, которой я стала. Но так как она – это вроде теперь я, то мне было очень любопытно, сильно хотелось узнать, что родители там от меня прячут. Вот я и подговорила своих друзей помочь мне проникнуть в банковское хранилище.
Теперь Арсений с Фимой смотрели на Полину с немым восхищением. Вот это девка! Не повезло Михаилу с Верой, надо было им удочерить кого-нибудь потише, поспокойней. Но ведь Полина такой и выглядела – тихой, молчаливой и покорной. Ох, правильно говорят люди: в тихом омуте черти водятся.
Видимо, Полина догадалась, что о ней подумали, потому что принялась оправдываться:
– По большому счету это нельзя было назвать преступлением. Ведь ячейка принадлежала моим родителям, а я была их дочь, по документам уж точно. Это даже не было преступлением.
– И что же вы сделали?
– Сначала мои друзья попытались внести мое имя в список допущенных к ячейке лиц. Но там в банке была какая-то хитрая система безопасности, обойти которую нам не удалось. Тогда мы поступили проще: мои друзья зашли в банк и устроили там потасовку. Это помогло отвлечь внимание охраны от хранилища, и я получила доступ в него.
– Ничего себе! Проникновение в хранилище банка!
– Так ведь я ничего там не взяла. Даже не пыталась. Просто заглянула в ячейку, которую арендовали родители.
– И что там было?
– Бумажки.
– Ты имеешь в виду деньги? Доллары и евро?
– В том-то и дело, что это были просто бумажки.
– Но что за бумажки?
– Обрывки бумаги с неровными краями. Они лежали в большом желтом конверте.
– Ага!
– Некоторые из этих бумажек были совсем маленькие, другие побольше, но все они были неровной формы. На каждом коричневым фломастером была нарисована какая-то своя закорючка.
– И это все?
– Все. Больше в банковском хранилище Вера с Михаилом ничего не держали.
Арсений пожал плечами, он не понимал, в чем суть происходящего.
– Но только эти клочки были для моих приемных родителей чем-то очень ценным.
– Другую вещь в хранилище они бы и не поместили, – подтвердил Арсений. – Ведь хранилище не предоставляют даром, за него им приходилось платить многие годы.
– За это время набралась порядочная сумма. Но им было не жалко денег. Они к этим клочкам питали прямо-таки фанатичную привязанность. И как только им от сотрудников банка стало известно, что я приходила в хранилище и заглядывала в ячейку, что тут началось! Они мне припомнили все мои грехи! И поздние прогулки. И друзей с пивом. И прочее. А потом Михаил заявил, что им больно смотреть, как я гублю свое будущее и ставлю на кон свою репутацию порядочного человека, и они отправляют меня на перевоспитание к Тамаре. Я думала, что снова буду жить у нее дома. Но оказалось, что они решили отправить меня в интернат для трудных подростков. Что же, я была не против. Там оказалось неожиданно весело. Я к этому времени уже не была той тихой запуганной девчонкой, скучающей по своим родителям. А по Вере с Мишей я совсем не скучала. В интернате у меня началась своя собственная жизнь, куда более свободная, чем все, что было до нее. Но в одном я совершенно точно уверена. Мои «родители» сплавили меня подальше, потому что отчаянно перетрусили. Когда им позвонили из банка и сказали, что я сунула нос в их банковскую ячейку, их прямо перекосило. Я никогда еще не видела их в таком отчаянии и ужасе. Они вопили на меня в два голоса. Орали, что я своим необузданным поведением способна все погубить. Что все эти годы они терпели меня вовсе не для того, чтобы под конец остаться с голым задом.
– И о чем это они говорили?
– Мне кажется, что это было как-то связано с тем конвертом с обрывками бумажек, который я там увидела. Они почему-то испугались, что я могу его украсть или что-то еще с ним сделать. Странно. На что он мне вообще?
А на что он был Михаилу с Верой?
– Ты упомянула, что твои друзья пытались внести тебя в список лиц, допущенных к банковской ячейке. Значит, там помимо имен твоих родителей и твоего было еще чье-то имя?
– Ну да. Был указан еще какой-то Малкин Леонард Яковлевич.
– Как? – заинтересовался Арсений. – Можно еще раз?
Полина повторила и прибавила:
– Я не хотела, да невольно запомнила, очень уж имя необычное.
– Все так, действительно необычное. А твои приемные родители никогда не упоминали в разговоре этого Малкина?
– Никогда! Среди их друзей или знакомых человека с таким именем я не встречала.
– И тем не менее они разрешили ему доступ к ячейке, в которой хранили нечто столь ценное для них, что, когда ты сунула туда нос, с ними случилась форменная паника.
– Да, именно так. Паника.
– Ладно, разберемся с этим Малкиным потом. Расскажи, как же ты все-таки нашла свою настоящую семью?
– Вере с Михаилом быстро надоело опекать меня. Первое время они еще старались как-то быть рядом, а потом забили на меня. Им было по большому счету плевать на меня, что я делаю и где болтаюсь. Даже Тамара и та проявляла ко мне больше участия, ее хоть интересовало, как я учусь, сыта или нет. А этим двоим было на меня вообще плевать. Мне иногда казалось, что я нужна им просто для мебели. Ну, мол, есть папа, мама и должен быть ребенок. Все равно, свой или чужой, но обязан быть!
– Да, да, – пробормотал Арсений. – В этом что-то есть, ты совершенно права. Ребенок должен быть.
Полина кинула на него удивленный взгляд и продолжила рассказывать:
– Гуляя по городу с ребятами из нашего интерната, я неожиданно поняла, что узнаю этот район. Что мы с мамой и папой бывали тут когда-то много лет назад, в другой моей жизни. А потом увидела дом и поняла, что тоже его знаю. Я знала, что нужно зайти в подъезд, подняться на один этаж и там будет большая, обитая черным дерматином дверь, за которой будет коммунальная квартира, где во второй по правую руку комнате будет жить мальчик Коля со своей мамой. Все так и случилось. И дверь мне открыл тот самый Коля. Прошло уже почти десять лет с тех пор, как мы с ним виделись в последний раз, но я его сразу узнала. И мне показалось, что он меня тоже. Во всяком случае, уставился он на меня так, словно к нему явился
